Что нам обещает социология 9 страница

Пожалуй, школа "человеческих отношений в промышленно­сти" послужит явным примером нового антилиберального практи­цизма².

¹ Даже на самой трактовке "социальных проблем" (которые являются, так сказать, академическим коньком либерального практицизма) отра­зился сдвиг от старого практицизма к новому. Учебные курсы по соци­альной дезорганизации сильно изменились по сравнению с теми, что чи­тались ранее. Практицисты образца 1958 г. далеко продвинулись в понимании ценностей, с которыми они имеют дело. В политическом от­ношении данная область стала в значительной степени частью обшей идеологии и используется критически настроенными группами давления и административными пешками государства всеобщего благосостояния.

² Подробный анализ "Школы Мэйо" содержится в статье: Mills Ch-The contribution of sociology to studies of industrial relations // Proceed­ings of First Annual Meeting of Industrial Relations Reasearch Association. Cleveland, Ohio, 1948.

Если мы изучим все термины, которые употребляются "в литературе" данного направления по отношению к менеджерам и рабочим, то обнаружим, что о менеджерах чаще говорят в катего­риях "умный — неумный", "рациональный — нерациональный", «знающий - незнающий", в то время как о рабочих говорят в категориях "счастливый - несчастный", "эффективный - неэф­фективный", "высокоморальный - аморальный".

Основное содержание рекомендаций этих ученых — экс­плицитно выраженное и подразумеваемое — исчерпывается следующей формулой: чтобы сделать работника счастливым, эф­фективным и готовым к сотрудничеству, нам нужны умные, рациональные и знающие дело менеджеры. Разве не такова по­литическая формула человеческих отношений в промышленности? Если нет, то что еще в нее входит? Если она такова, то не свидетельствует ли она, говоря практически, о "психологизации" проблем производственных отношений? Не основывается ли она на классических формулах естественной гармонии инте­ресов, которая сейчас, к несчастью, оказалась нарушенной из-за несовершенства человеческих взаимоотношений, происходящих от недальновидности менеджеров и достойной сожаления ирра­циональности рабочих? В какой степени рекомендации, полу­ченные на основе анализа этих исследований, советуют менед­жерам по персоналу сменить авторитарный стиль руководства и манипулирование подчиненными на лучшее их понимание и учет неформальной солидарности против аппарата управления и, таким образом, обеспечить эффективность руководства в более спокойной и менее конфликтной манере? Все эти вопросы ока­зываются в самом центре внимания благодаря Понятию "мо­рального".

Работа на современном промышленном предприятии - это работа в иерархической системе, где есть начальники, а следова­тельно, есть и подчиненные. Значительная часть работы стандар­тизована. Это значит, что для увеличения выпуска продукции труд каждого рабочего разбивается на отдельные однотипные операции. Если мы совместим обе черты — иерархичность производственной структуры и стандартизованность труда, - то станет очевидно, что Работа на современном промышленном предприятии требует дисциплины: быстрого и стереотипного подчинения начальству. Фактор власти, которого столь робко касаются эксперты в области человеческих отношений, таким образом, оказывается центральным для адекватного понимания проблем морали.

Поскольку завод, это место, где выполняется работа и форми­руются социальные отношения, при определении морального кли­мата мы должны учитывать как объективный, так и субъективный критерий. Субъективно благоприятный моральный климат означа­ет добровольную готовность работников выполнять необходимую работу добросовестно и даже с удовольствием. Объективное значе­ние, видимо, будет заключаться в том, чтобы работа была эффек­тивной, осуществлялась в кратчайшие сроки, с наименьшими труд­ностями и при этом достигалась наименьшая себестоимость изде­лия. Соответственно, благоприятный моральный климат на совре­менном американском заводе понимается как добровольное подчи­нение со стороны рабочего, результатом чего является такое вы­полнение текущей работы, которое получает высокую оценку ру­ководителя.

Сколь-нибудь четкая концептуализация морали в этом случае предполагает установление определенных ценностей в качестве кри­терия. Две ценности мы можем назвать: удовлетворенность рабо­чего и его самостоятельность в работе. Если посмотреть шире, мы вспомним о "морали" самоуправляющегося работника, который участвует в принятии решений относительно своего труда и счас­тлив делать это. Это неотчужденный человек Адама Смита и Джефферсона.

Однако нужно помнить, что все необходимые предпосылки для того, чтобы можно было вообразить такого человека, превра­тились в совершенный абсурд с появлением крупных предпри­ятий, на которых устанавливается иерархическая организация тру­да. Фактически классический социализм явился строго логическим продолжением классического либерализма применительно к усло­виям крупного машинного производства. Из либерализма логи­чески выводился и другой тип "морали", фактически реализовав­шийся в классических концепциях "рабочего контроля", в которых оформился образ неотчужденного человека в объективных услови­ях крупных производственных коллективов.

В противоположность этим двум типам "морали" экспертами по человеческим отношениям рассматривается мораль такого ра­ботника, который, не имея никакой власти, все-таки остается довольным. Конечно, значительная часть людей подпадает под эту категорию, но дело состоит в том, что без изменения структуры власти никакое истинно коллективное производство или самоуп­равление невозможны. Планируемая экспертами по "человеческим отношениям" мораль — это мораль людей, которые будучи отчуж­денными, тем не менее подчиняются установленным сверху и кон­венциональным ожиданиям. Исходя из того, что существующая структура промышленности не будет меняться, и что цели менед­жеров совпадают с целями всех и каждого, эксперты по "челове­ческим отношениям" не исследуют авторитарность структуры со­временной промышленности и роль рабочего в ней. Они опреде­ляют проблему морали в очень узких рамках и своими методиками стараются показать заказчикам-менеджерам, как они могут улуч­шить моральное состояние наемных работников внутри существу­ющей структуры власти. Их задача - манипулирование. Они по­зволяют наемному работнику "спустить пар", не меняя структуру, в которой тому предстоит прожить всю свою трудовую жизнь. То, что открыли эти социологи, заключается в следующем: 1) внутри официальной властной структуры современного производства (фор­мальной организации) существуют "статусные образования" ("не­формальные организации"); 2) последние часто противостоят офи­циальным властям и их действия направлены на защиту рабочих от произвола власти; 3) тем не менее, для поддержания эффектив­ности работы и предотвращения "несоглашательских" тенденций (профсоюзы и рабочая солидарность), менеджерам не следует ло­мать эти образования, а, напротив, использовать их в своих собст­венных целях ("в интересах коллектива всей организации"); и 4) это можно делать, если признать подобные организации и изучать их деятельность для манипулирования входящими в них рабочими вместо того, чтобы авторитарно помыкать ими. Одним словом, эксперты в области человеческих отношений движутся в русле общей тенденции современного общества к рационализации и в ин­тересах управленческой элиты¹.

¹ Конечно, не следует думать, будто в этой области исследований обществоведы не сделали ничего лучшего по сравнению со школой человеческих отношений в промышленности. Напротив, было выполнено много превосходных работ и еще больше выполняется сейчас. Среди них можно упомянуть, например, работы Чарлза Линдблома, Джона Дэнлэпа, Уильяма Форма, Делберта Миллера, Уилберта Мура, В. Л. Аллена, Сеймура Липсета, Росса Стагнера, Артура Корнхаузера, Уильяма Уайта, Роберта Дьюбина, Артура Росса.

Одна из выдающихся идей общественной науки девятнадцатого века заключается в том, что в ходе эволюции современного капитализма происходят такие структурные изменения, при которых, с одной сто­роны, массы людей теряют всякую самостоятельность в определении своей жизни, а с другой, ими овладевают мятяжные настроения и завы­шенные требования. Соответственно прорисована и основная линия исторического развития: с распространением рационального сознания и расширением кругозора рабочий возвысится, в новом коллективном синтезе, от отчужденности к сознательности триумфально шествую­щего пролетариата. Карл Маркс совершенно правильно предсказал многие структурные изменения, но он ошибался относительно их пси­хологических последствий.

Теоретическая проблематика промышленной социологии, посколь­ку она подошла к политическому и интеллектуальному климаксу в кон­цепции морали, заключается в исследовании различных типов отчужде­ния и нравов, с точки зрения структуры власти и ее значения для жизни отдельного рабочего. Для этого требуется рассмотреть, в какой степе­ни психологические сдвиги отвечают произошедшим структурным из­менениям, в каких случаях и почему это происходит. Эти направления весьма перспективны для научного исследования трудовой жизни со­временного человека.

6.

Новый практицизм рождает новые представления об общест­венной науке и обществоведах. Появляются новые институции, в которых утверждается ограниченный практицизм: центры изуче­ния социальных отношений в промышленности, исследователь­ские бюро университетов, соответствующие исследовательские от­делы в корпорациях, в авиации и правительстве. Они не интересу­ются обездоленными, живущими на дне общества: трудными под­ростками, падшими женщинами, мигрирующими рабочими, не принявшими американский образ жизни иммигрантами. Напро­тив, эти учреждения делами и помыслами связаны с высшими слоями общества, в особенности, с просвещенными кругами управляющих компаниями и генералами, распоряжающимися со­лидным бюджетом. Впервые за всю историю социальных наук ученые вступают в профессиональные отношения с частными и официальными властями более высокого уровня, чем благотворительная организация или ответственный за социальное обеспечение муниципальный чиновник.

Их позиция изменилась - с академической на бюрократичес­кую, а публика — с участников реформаторских движений на кружки принимающих решения лиц; поменялась и проблематика: раньше тему исследования выбирал ученый, теперь — его новый заказчик. Сами обществоведы становятся интеллектуально все менее мятеж­ными и все более административно практичными. В целом прини­мая status quo, они склонны планировать свою работу, исходя из тех трудностей и злободневных проблем, какие перед собой ставят администраторы. Они изучают, как мы видели, неспокойных ра­бочих с низкими моральными качествами, менеджеров, которые "не понимают" искусства управления человеческими отношения­ми. Кроме того, они усердно служат коммерческим и корпоратив­ным целям в информационной и рекламной индустрии.

Этот новый практицизм является реакцией научно-педагоги­ческих кругов на резко возросший спрос в сфере управления на специалистов в области "человеческих отношений", и на новое идеологическое оправдание корпоративного бизнеса как системы власти. Спрос на работников и новую идеологию возник в резуль­тате таких изменений в американском обществе как рост влияния профсоюзов — конкурирующих центров лояльности граждан и об­щественной вражды к бизнесу - в периоды экономических спа­дов; как громадная концентрация власти в современных корпора­циях; как разрастание государства благоденствия, общественное одобрение его деятельности и возросшее вмешательство в эконо­мику. Подобные тенденции являются частью общего сдвига внут­ри мира большого бизнеса от, так сказать, экономического практи­цизма к политически изощренному консерватизму.

Практические консерваторы с их утопическим представлени­ем о капитализме laissez-faire, по существу, никогда не принимали профсоюзы как необходимую и полезную часть политической эко­номии. Они использовали любую возможность, чтобы расколоть или ограничить профсоюзы, публично прикрываясь лозунгом сво­боды частного присвоения здесь и сейчас. Эта незатейливая идея все еще остается доминирующей в сфере малого бизнеса, особенно среди розничных торговцев, а также порой в большом бизнесе. "Дженерал Моторс" и "Ю. С. Стил" чаще других крупных компаний выделяются своей "практичностью" твердого консерва­тизма. Исторически практический консерватизм основывается на том, что бизнесмены не чувствуют потребности в создании какой-то новой или более изощренной идеологии: содержание их идеологии всегда очень близко совпадает с широко распространенными и неоспариваемыми идеями.

Когда появляются новые центры власти, еще не легитимные, еще не способные облачиться в символы законной власти, тогда возникает потребность в новых идеологиях, оправдывающих их действия. Появление изощренных консерваторов, которых отли­чает использование либеральных символов с консервативными це­лями, можно проследить по крайней мере с рубежа веков, когда исследователи и журналисты, объявив настоящий крестовый поход против бизнеса, раскапывали целые горы грязи. В атмосфере об­щего экономического кризиса и с принятием "закона Вагнера" они опять появились на сцене, а со времен второй мировой войны вновь стали набирать силу.

В отличие от рядовых практиков правого толка изощренные консерваторы очень чутко улавливают политическую конъюнктуру для извлечения прибылей в экономике, где могущественные проф­союзы сталкиваются с комбинациями деловых интересов в рамках административной структуры разросшегося либерального государ­ства. Они чутко улавливают потребность в новых символах оправ­дания своей власти в период, когда профсоюзы и государство со­ревнуются в борьбе за лояльность граждан, и в частности рабочих.

Заинтересованность бизнесменов в новом типе практицизма кажется довольно ясной. Но каковы интересы профессоров? В от­личие от бизнесменов их заботит не собственно денежное, управ­ленческое или политическое выражение этого практицизма, кото­рое для них может служить прежде всего другим целям, концент­рирующимся, как я думаю, вокруг их "карьеры". Верно, что про­фессора благосклонно относятся к небольшим прибавкам к жало­ванью от исследовательской деятельности и консультирования. Они могут испытывать, а могут и не испытывать удовлетворение, по­могая менеджерам получать от своих предприятий больше прибы­ли с меньшими усилиями; они могут испытывать, а могут и не испытывать мощный душевный подъем при возведении новой более приемлемой идеологии для могучего делового истеблишмента. Но в той степени, в какой они остаются представителями академиче­ской сферы, их интеллектуальные цели не обязательно ограничатся такого рода удовлетворением.

Их участие в этих исследованиях является реакцией на новые возможности применить себя, появление которых связано с общим укрупнением и бюрократизацией бизнеса и правительства, с изменением в институциональных отношениях между корпорация­ми, правительством и профсоюзами. Эти изменения привели к по­вышению спроса на экспертов и, соответственно, к появлению но­вых возможностей для карьеры как вне, так и внутри университета. В ответ на запросы внешней среды высшие учебные заведения стали поставлять все больше якобы аполитичных специалистов.

Для тех, кто остался в стенах университетов, стала доступна карьера нового типа, отличная от карьеры старомодного профессо­ра. Ее можно назвать карьерой "предпринимателя нового типа". Люди типа такого "амбициозного консультанта" получили воз­можность делать свою карьеру в университете в результате прести­жа, который возникает даже за счет того, что они занимают невы­сокие посты за пределами университета. Кроме того, такой про­фессор получает возможность организовать в кампусе солидно фи­нансируемый исследовательский институт, который обеспечивает сообщество преподавателей живыми контактами с деловыми людьми. На фоне более склонных к келейной жизни коллег такой предпри­ниматель становится лидером в делах университета.

Думаю, мы должны признать, что преподавательская деятель­ность в Америке редко приносила амбициозным людям полное Удовлетворение исключительно продвижением в академической сфере. Престиж этой профессии часто непропорционален связан­ным с ним материальным жертвам; оплата, а вместе с ней и стиль жизни, как правило, ничтожны, и неудовлетворенность многих преподавателей возрастает из-за осознания того, что они порой Намного превосходят тех людей, которым в других областях стал Доступен больший престиж и большая власть. Для таких обижен­ных судьбой профессоров новые направления в применении об­щественных наук дают хорошие возможности удовлетворить свое Желание поуправлять, не будучи, так сказать, деканом.

Однако уже известно по опыту, что даже молодые и очень нетерпеливые, увлеченные новыми карьерными возможностями профессора, вырвавшись из академической колеи, могут угодить мягко говоря, в малоприятное место. Во всяком случае, есть осно­вания выражать по этому поводу обеспокоенность, и новые акаде­мические предприниматели часто, похоже, просто не осознают, чего они хотят достичь. Складывается впечатление, что у них нет чет­ких критериев, по которым можно было бы определить успех в достижении своих неясных целей. Не в этом ли кроется причина их возбужденной рассеянности?

В целом академическое сообщество в Америке морально гото­во для того нового практицизма, в который оно вовлекается. И в самом университете, и за его пределами преподаватели становятся экспертами в административных машинах. Это несомненно сужает их внимание и диапазон политического мышления, которого можно было от них ожидать. Американские обществоведы в своей массе крайне редко шли, если вообще шли на явный политический анга­жемент; склонность к исполнению технических ролей всегда уси­ливала аполитичность их взглядов, ограничивала (насколько возможно) их политическую активность и часто, от отсутствия упражнений, саму способность хотя бы в общих чертах уяснить политические проблемы. Это одна из причин, почему журнал исты гораздо более политически чутки и осведомлены, чем социологи, экономисты и, страшно сказать, политологи. Американская уни­верситетская система практически не дает политического образова­ния; она не учит, как распознать, что происходит в общей борьбе за власть в современном обществе. Большинство обществоведов имеют мало контактов с оппозиционными секторами общества или не имеют их вовсе; нет левой прессы, с которой средний препода­ватель мог бы вступать на протяжении своей карьеры в интеллек­туально взаимообогащающие отношения. Нет такого движения, которое бы давало если не работу, то поддерживало бы престиж политических интеллектуалов; и академическое сообщество почти не имеет корней в рабочих кругах.

Все это означает, что в ситуации, в которой находятся препода­ватель и ученый в Америке, принятие нового практицизма не потре­бует от них идеологических сдвигов или измены политическим идеалам. Поэтому было бы наивно и неправильно говорить о том, что кто-то "продался", ибо, безусловно, такая резкая фраза быть уместной только в том случае, когда есть что продавать.

Бюрократический дух

13 течение 30 — 50-х годов нашего века коренным образом изменились политическое значение обществоведения и его роль в практике управления. Старый либеральный практицизм, нацелен­ный на решение "общественных проблем", продолжает существо­вать, однако его затмевает административно-манипуляционный стиль новейших консерваторов. Этот новый нелиберальный, уре­занный практицизм принимая различные формы, стал общей тен­денцией развития гуманитарных дисциплин в целом. Обсуждение нового этоса я позволю себе начать с его логического обоснования из "последнего предупреждения студенту, собирающемуся стать социологом" Пола Лазарсфельда:

"Его, вероятно, волнует положение в мире. Опасность новой войны, конфликт между социальными системами, быстрые обще­ственные изменения, наблюдаемые им в своей стране, наверно, заставляют его почувствовать, что изучение происходящего в об­ществе является делом особой важности. Опасность кроется в воз­можных ожиданиях того, что он сможет решить все текущие про­блемы, стоит только ему позаниматься социологией несколько лет. К несчастью, это не так. Он научится лучше понимать то, что происходит вокруг него. Изредка ему случится найти направления успешного социального действия. Но социология еще не достигла той стадии, когда она может служить надежным основанием для со­циальной инженерии... Со времен Галилея и начала промышлен­ной революции прошло около двух с половиной веков, прежде чем естественные науки оказали сильнейшее влияние на мировую ис­торию. Эмпирическое исследование общества насчитывает в своей истории три-четыре десятилетия. Если мы будем ожидать от него быстрых решений величайших мировых проблем, если мы будем требовать лишь немедленных практических результатов, мы лишь нарушим естественное его развитие"¹.

¹ LazarsfeldP. Op. cit. P. 19 - 20 (курсив мой. - Ч. Р. М.).

То, что в последние годы называют "Новой социальной наукой", относится не только к абстрактному эмпиризму, но также к Новому узколобому практицизму. Сказанное относится как к методу исследования, так и к использованию результатов, - это верно ибо техника абстрактного эмпиризма и его бюрократическое применение сейчас тесно взаимосвязаны. Тезис, который я отстаиваю заключается в том, что такая взаимосвязь ведет к развитию осо­бой, бюрократической социальной науки.

В каждом своем проявлении абстрактный эмпиризм в повсе­дневной практике представляет собой развитие "бюрократическо­го" начала. Во-первых, попытка стандартизировать и рационали­зировать каждый этап социального познания приводит к "бюро­кратизации" самих интеллектуальных операций абстрактно-эмпи­рического стиля. Во-вторых, эти операции приспособлены к тому, чтобы обеспечить исследованию человека коллективность и систе­матичность. В тех исследовательских институтах, агентствах и бюро где абстрактный эмпиризм крепко обосновался, в целях эффек­тивности, если не ради чего-то еще, идет такая же рациональная рутинизация, как в любой бухгалтерии крупной корпорации. В-третьих, стандартизация и рутинизация, в свою очередь, серьез­но влияют, как в интеллектуальном, так и в политическом плане, на отбор и формирование работников с особым типом сознания. В-четвертых, практикуемая в бизнесе, особенно в рекламных отде­лах при средствах массовой информации, в вооруженных силах, а также все больше и больше в университетах, "Новая социальная наука" стала служить любым целям, которые могут преследовать ее бюрократические клиенты. Тот, кто внедряет и практикует этот стиль исследования, сразу же становится на точку зрения своих бюрократических клиентов и руководителей, а это часто естествен­ным образом ведет к принятию их политических взглядов. В-пя­тых, достижение поставленных в исследовании практических це­лей повышает эффективность и репутацию — а следовательно, рас­ширяет сферу применения — бюрократических форм господства в современном обществе. Но независимо от достижения поставлен­ных целей (это вопрос спорный) эмпирики реально способствуют распространению духа бюрократии на другие сферы культурной, нравственной и интеллектуальной жизни.

1.

По иронии судьбы именно те, кто больше всех ратовал за развитие морально стерильных методов, ушли с головой в "прикладную социологию" и "социальную инженерию". Так как рабо­та в абстрактно-эмпирической манере стоит дорого, за нее браться могут только крупные организации. К их числу относятся корпо­рации, армия, государство, а также их ответвления, особенно в области рекламы, службы по организации продвижения товаров на рынки и отделы по связи с общественностью. Остаются еще раз­личные фонды, но ответственные работники последних более склон­ны работать по новым, то есть бюрократическим канонам. В ре­зультате данный стиль получает свое воплощение в определенных институциональных центрах: с 20-х годов — в рекламных и марке­тинговых агентствах, с 30-х — в акционерных обществах и поллстерских организациях, с 40-х — в высшей школе в некоторых исследовательских бюро, а во время второй мировой войны — в исследовательских отделах федерального правительства. Институ­циональная модель продолжает распространяться и дальше, но пере­численные центры по-прежнему остаются ее цитаделью.

Формализм используемых дорогостоящих методик делает их особенно пригодными для предоставления именно такой инфор­мации, в которой нуждаются те, кто способен и хочет за нее пла­тить. В центре внимания новых исследований находятся частные проблемы, решение которых позволяет прояснить возможные ва­рианты практического, то есть финансового или управленческого, действия. Совершенно неверно думать, будто бы только после от­крытия "общих принципов", социология может предложить "хо­рошее практическое руководство". Часто администратору нужно и он хочет знать только некоторые частные факты и связи между ними. Так как последователи абстрактного эмпиризма часто мало озабочены постановкой своих собственных проблем, они с готов­ностью передают право выбирать проблему другим.

Социолог, занимающийся прикладным социальным исследо­ванием, обычно не адресуется к "общественности", поскольку он работает на конкретных клиентов с их частными интересами и трудностями. Совершенно очевидно, что эта переориентация с общества на клиента подрывает идею "объективности как отстранен­ности", идею, согласно которой ответственность скорее возлагает­ся на смутные, не попадающие в поле внимания мотивы, то есть На индивидуальные интересы исследователя, который тихонько их Удовлетворяет, а потому неуправляем.

Все "школы мысли" влияют на карьеру ученого. Что такое "хорошая работа", определяется в соответствии с нормами кон­кретной школы, и таким образом, академические успехи оказыва­ются в зависимости от деятельного принятия догматов господ­ствующего направления. Но когда сосуществуют много или хотя бы несколько различных "школ", и особенно в условиях расшире­ния профессионального рынка, это требование никого не обреме­няет.

Если отвлечься от собственно личностных особенностей, по­чти нет разницы между работой обществоведа и работой мастера самого высокого класса. Но ученые-одиночки не могут проводить абстрактно-эмпирические исследования с необходимым размахом ибо их нельзя проделать без достаточно рутинной работы и разви­той инфраструктуры, способной представлять необходимые мате­риалы. Для проведения масштабных эмпирических исследований требуются научная организация и, выражаясь академично, солид­ное финансирование. Рост затрат на проведение исследований и необходимость привлекать целый штат сотрудников порождает кор­поративный контроль над разделением труда. На смену идее уни­верситета как группы заслуженных мэтров, каждый из которых имеет учеников, постепенно приходит идея бюрократических ис­следовательских организаций с развитым разделением труда, а сле­довательно, и с интеллектуальными подмастерьями. Для их эффективного использования, или по каким-то иным причинам, возрастает потребность в стандартизации всех операций, чтобы им было легче обучиться.

Научно-исследовательское подразделение выполняет, таким образом, функции подготовки кадров. Как и в других учрежде­ниях, здесь отбираются определенные типы людей, и посредством вознаграждений поощряется развитие определенных умственных качеств. Из этих учреждений на академической сцене, где царили традиционные ученые и исследователи, появились два новых типа людей.

Это, во-первых, интеллектуальные администраторы и толкачи исследовательских проектов, о которых, как я подозреваю, не могу сказать что-либо такое, что неизвестно в академических кругах. Их профессиональная репутация зиждется на их власти в академиче­ских учреждениях: они являются членами Комитета, входят в Совет директоров, они могут устроить тебя на работу, организовать поездку, предоставить грант. Они - бюрократы нового типа. Они управляют разумом, специализируются "по связям с обществен­ностью", где в роли общественности выступают фонды. У них, как администраторов и толкачей в любой другой отрасли, книгу за­меняют записные книжки. Они с максимальной эффективностью могут учредить исследовательский проект или институт, руководят "Производством книг". Свое рабочее время они измеряют "миллионами человеко-часов технического труда". Какого приращения знаний можно ожидать от такой работы, если она состоит, во-первых, из массы "методологических" проектов - методиче­ских разработок и "исследований процесса исследования" - и, во-вторых, из бесконечных "пилотажей"? Многие администрато­ры фондов любят давать деньги на крупномасштабные (легче "ад­министрировать" одним большим, чем множеством "самодельных" проектов) Научные проекты с прописной буквы "Н" (что зачастую означает лишь соответствие заявки "Надлежащим" требованиям), поскольку фонды не заинтересованы в изучении политически зна­чимых проблем. Поэтому крупные фонды склонны поощрять круп­номасштабные, бюрократически организованные исследования узкой проблематики и подыскивать интеллектуальных администраторов для их выполнения.