Использование экзотизмов и варваризмов в современных текстах
Экзотическая лексика употребляется в русских текстах в нескольких функциях. В произведениях, рассказывающих о жизни других стран, других народов, экзотизмы выполняют номинативную функцию – называют понятия, которым нет эквивалентов в русском языке. Вот как, например, описывает В. Аксенов в рассказе "Право на остров" возвращение своего героя в маленький корсиканский городок: "В остальном все как обычно. Престраннейшее такси без счетчика, водитель которого оценивает дорогу от аэропорта Кампо дель Оро до отеля "Фиш", глядя лишь в дождливые небеса, но с точностью до сантима. Те же псевдозвериные шкуры в холле отеля, имитирующие охотничий уют. Тот же портье, вперившийся в телевизор, где бушуют местные футбольные страсти, Бастия бьется с Тулоном".
Выделенные экзотизмы сантим (фр. – мелкая разменная монета), портье (фр. – служащий гостиницы, в чью обязанность входит хранение ключей, прием почты и пр.) – единственно возможные обозначения данных реалий.
Вместе с тем те же слова придают повествованию национальный колорит, "приближают" читателя к языку той страны, жизнь которой описывает автор. Это вторая функция экзотизмов – отражение национальной языковой специфики. В этой функции экзотизмы широко используются и в художественной прозе, и в поэзии, и в публицистике. Еще примеры: "У лифта мерцает красным "минютри" – релейное, донельзя простое устройство, отнюдь не компьютерное, которое включает свет на лестнице на время, достаточное, чтобы подняться в квартиру. Даже такому процветающему государству, как Франция, не по карману постоянно горящий свет на лестницах" (Стол. 1991. № 5. С. 47); "Пять ежедневных общенациональных газет, семь ежедневных национальных таблоидов (в дословном переводе таблоид – бульварная газета). Это хорошо иллюстрированное издание формата "Недели", излагающее новости популярным стилем, который, в частности, предполагает обязательное наличие обнаженной женской груди на третьей странице" (Изв. 1993. 15 мая); "Нечто от церкви есть в лондонском пабе* в неурочные часы, где каждый молится в одиночестве над своей кружкой" (З. Зиник); "Здесь есть кино, салуны** за углом, одно кафе с опущенною шторой" (И.Бр.).
* Паб (англ.)– маленький пивной зал, чаще всего открытый в вечер.
** Салун (англ.) – маленький бар со стойкой (и прежде певичкой), типа тех баров, которые открывались в Америке во времена ее освоения.
Некоторые экзотизмы, употребляясь в переносном значении, утрачивают свою связь с национальной спецификой чужой страны и чаще всего служат средством эмоционально-оценочной, а также образной характеристики явлений. Так, слово каста, которое в прямом значении является экзотизмом, связанным с жизнью Индии и некоторых других стран Востока, стало употребляться у нас и как отрицательно-оценочная метафора: для обозначения замкнутой общественной, сословной, профессиональной группировки, отстаивающей свою обособленность и свои привилегии: "Через несколько лет Пантелея уже звали Пантелеем Григорьичем, и он получил известность в касте деловых людей" (Станюк.). Экзотизм нирвана, который в буддизме обозначает состояние высшего блаженства, отрешенность от всех жизненных забот и стремлений и слияние с божеством, употребляется в нашей речи и в качестве метафоры – для выражения высшей степени блаженного состояния: "Не здесь ли истинное блаженство, завершение всякой философии! Степная нирвана, сладкое усыпление, во время которого снится только синее небо" (Кор.).
Наконец, нередки случаи, когда экзотизм употребляется по отношению к реалиям нашей действительности для того, чтобы выделить, подчеркнуть какие-либо нюансы смысла русского слова, т.е. как средство, уточняющее значение исконно русского слова. Наиболее характерно это для текстов публицистических, общественно-политических. Показательно, например, употребление английского экзотизма парламент, который в годы перестройки стал регулярно употребляться сначала по отношению к Верховному Совету СССР, затем – к Съезду народных депутатов России: "российский парламент","спикер парламента" и т.п. По-видимому, распространение этого теперь уже "полуэкзотизма" объясняется стремлением говорящих подчеркнуть то принципиально новое, что появилось сейчас в работе высшего законодательного органа нашей страны, – возможность открыто высказывать и отстаивать свое мнение, спорить, дискутировать, быть не только "за", но и "против".
Если употребление экзотизмов диктуется прежде всего необходимостью в названии явления, то варваризмы – это тот иноязычный материал, без которого автор в принципе мог бы обойтись, переведя варваризм на русский язык. Однако варваризмы обладают способностью передавать аромат чужого языка и тем самым помогают автору приблизить читателя к языковой специфике той национальной среды, о которой сообщается. В уже упомянутом рассказе И. Бунина "Господин из Сан-Франциско" короткие диалоги между героями передаются не только с помощью русских слов, но и с помощью итальянских и английских варваризмов: "И Луиджи, в своем красном переднике, с легкостью, свойственной многим толстякам, делая гримасы ужаса, до слез смешившие горничных... кубарем катился на звонок и, стукнув в дверь костяшками, с притворной робостью, с доведенной до идиотизма почтительностью спрашивал: "На sonata, signore?"*. И из-за двери слышался неспешный и скрипучий, обидно вежливый голос: "Yes, come in..."**. Варваризмы часто использует в своей поэзии Иосиф Бродский. В его стихотворении "Два часа в резервуаре", связанном с темой Фауста, воссоздается "немецкий человек, немецкий ум", и здесь немецкие варваризмы являются уже не отдельными вкраплениями в русскую речь – они пронизывают все стихотворение, переплетаясь с русскими словами: "А честный немец сам дер вег цурюк***, не станет ждать, когда его попросят. Он вальтер достает из теплых брюк и навсегда уходит в вальтер-клозет", "Опять зептембер (сентябрь). Скука, Полнолунье. В ногах мурлычет серая колдунья. А под подушку положил колун я... Сейчас бы шнапсу (водки)... это... апгемахт (сделано)! Яволь (Ну да). Зептембер (сентябрь). Портится характер. Буксует в поле тарахтящий трактор. Их либе жизнь и "Фёлькиш Беобахтер" (Я люблю жизнь и газету "Народный обозреватель"). Гут нахт, майн либе геррен. Я, гут нахт " (Спокойной ночи, мои дорогие господа. Да, спокойной ночи). В этом случае использование варваризмов превращается в утрированный литературный прием.
* "Вы звонили, синьор?" (итал.).
** "Да, входите" (англ.).
*** Поворачивается, идет назад (нем.).
Особо следует сказать о варваризмах латинизмах и грецизмах, а также французских, английских, итальянских словах, включаемых как в письменную, так и в устную речь образованных людей. Их употребление обычно не связано с какими-либо стилистическими задачами. Это результат свободного владения иностранными языками, свидетельство широкой образованности автора, как бы мыслящего на нескольких языках. Так, в письмах А.А. Ахматовой читаем: «Увидя меня. Вы бы, наверно, сказали: "Фуй, какой морд". Sic transit gloria mundi*. Прощайте! Увидимся ли мы?»; "Я верю, что Вы хороший, настоящий друг, хотя Вы, как никто, знаете меня. Ecrivez"**. Немало варваризмов и в письмах Б.Л. Пастернака: "На днях сдал перевод. Ставить его на правах первой постановки будут в Художественном театре... Ставить будет Немирович-Данченко, 84-летний viveur*** в гетрах, со стриженой бородой, без единой морщинки. Перевод не заслуга, даже если он хорош. "C'est pas grand-chose"****. Но каким счастьем... была работа над ним"*****.
* Так проходит мирская слава (лат.).
** Пишите (фр.). Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М., 1991. С. 327, 320.
*** Прожигатель жизни (фр.).
**** Не великое дело (фр.).
***** Переписка Бориса Пастернака. М., 1990. С. 166.
К сожалению, литература последних десятилетий дает все меньше и меньше примеров такого рода.
Использование варваризмов может служить также средством, передающим характерные черты речи героя, выделяющие его на фоне его окружения. Так, один из персонажей романа А. Солженицына "В круге первом", "зэк" инженер Прянчиков, совершенно неожиданно для читателя нередко употребляет французские слова: "Тан пи*, господа! Тан пи! У нас пещерный век или двадцатый?"
* Тем хуже.
Наконец, варваризмы часто используются в качестве эпиграфов, а также названий к произведениям, особенно поэтическим. Знаменитое стихотворение Ф.И. Тютчева:
"Молчи, скрывайся и таи И чувства, и мечты свои..."носит название "Silentium!" (лат. – 'молчание'). У него же находим стихотворения "Cache-cache" (фр. – 'игра в прятки'), "Male Aria" (итал. – 'зараженный воздух'), "Рrobléme" (фр. – 'проблема'), "Silentium"– так названо и стихотворение О.Э. Мандельштама. У него же есть книга стихов, озаглавленная "Tristia" (лат. – 'скорбь, плач'). "Anno Domini" (лат. – "Лето Господне") – циклы стихотворений у И. Бродского и у А.А. Ахматовой и т.п. Зачастую такого рода названия используются для того, чтобы подчеркнуть принадлежность произведения к общечеловеческой культурной традиции. Так, в стихотворении О. Мандельштама "Tristia"звучат все основные мотивы и интонации, которые содержит знаменитый цикл стихотворений Овидия под тем же названием: "Я изучил науку расставанья В простоволосых жалобах ночных. Жуют волы, и длится ожиданье, последний час вигилий* городских. И чти обряд той петушиной ночи, Когда, подняв дорожной скорби груз, Глядели в даль заплаканные очи и женский плач мешался с пеньем муз" (Манд.).
* Вигилий (от лат. vigiles) – в Древнем Риме ночная охрана.
Отношение к заимствованиям
В определенные моменты развития общества, его культуры, его языка возникает вопрос об отношении к заимствованиям, который под пером или в устах тех, кто этот вопрос поднимает, формулируется обычно как утверждение о ненужности заимствований. Одна из ранних вспышек таких пуристических (лат. purus – 'чистый') настроений приходится на начало ХIХ века. Наиболее яркая фигура лагеря пуристов – адмирал А.С. Шишков. Впервые свою точку зрения по поводу заимствования он изложил в "Рассуждении о старом и новом слоге российского языка" (1803). Шишков настаивал на том, что "чтение книг на природном языке", под которым он разумел церковнославянский, "есть единственный путь... ведущий в храм словесности". Однако, считая обращение к старинному языку основным путем обогащения современного литературного языка, Шишков не мог не видеть, что в этом старинном языке нет очень многого для наименования новых понятий. Поэтому он вынужден был составлять "русскообразные" неологизмы типа тихогром (замена слова фортепиано), шаропех (замена слова кий), шарокат (вместо бильярд), которые его современниками справедливо воспринимались как курьезы*. Позднее ярым противником заимствований выступил автор "Толкового словаря живого великорусского языка"В.И. Даль. Представив в своем словаре и ту заимствованную лексику, которая вошла в употребление с 1820 по 1850 год, Даль старался объяснить ее русскими словами, среди которых множество простонародных и диалектных, к тому же нередко узкодиалектных, или составленными им на русский манер словами. Например:горизонт – овидь, озóр, зáвесь, закрой;кокетничать – заискивать, угодничать, любезничать, прельщать, умильничать, жеманничать, миловзорить, хорошиться, казóтиться, пичужить и др.;гримаса – рожа, изличье, кривлянье, пожимка, рожекорча и др.;визави – пара, дружка, прóтивень в танцах.
* Из лагеря членов "Арзамаса" (литературного кружка, к которому принадлежали Жуковский, Пушкин, Вяземский, Батюшков и др.) исходили всякого рода пародии на шишковские приемы словоупотребления. Например, вместо фразы "Франт идет из цирка в театр по бульвару в галошах" давался такой ее "перевод" в стиле Шишкова: "Хорошилище грядёт по гульбищу из ристалища на позорище в мокроступах". Нужно, правда, заметить, что приписывавшееся Шишкову сочинение слова мокроступы (см., например: Ефимов А.И. История русского литературного языка. М., 1954. С. 238.), скорее всего, им не сочинено. Во всяком случае в воспоминаниях генерала Батова говорится, что в Белоруссии из Пинских болот его армию выводил проводник в необычной с решетчатой подошвой обуви, именуемой мокроступы. Любопытно, что некоторую дань пуризму отдал и европейски образованный А.С. Грибоедов, у которого в прозе (главным образом в письмах) встречаются основание вместо фундамент, старинное слово жилье вместо этаж и даже блуждалище вместо лабиринт (см.: Пиксанов И. Творческая история "Горя от ума". М.; Л., 1928. С. 158).
Это убеждение в возможности замены прочно вошедшей в употребление иноязычной лексики словами, подобными шишковским шаропехам и далевским пожимкам и овидиям, дожило до наших дней. Так, один из героев романа Солженицына "В круге первом" принципиально выражается следующим образом: исчислитель (вместо математик), увенчанный прислужник (вместо дипломированный лакей), усугубленное неверие (вместо скептицизм), ошарие (вместо сфера), мракобес, попятник (вместо реакционер), общий огляд на пути подхода к работе (вместо методика) и т.д.
Вспышки пуризма, неприятие иноязычных слов обнаруживают себя время от времени и в современной печати. Так, например, в 1984 году был опубликован фельетон под заголовком "Язык мой – враг мой", где слова мэр (тогда использовавшееся, правда, как красивая иностранная замена сочетания слов "председатель исполкома городского Совета народных депутатов"), экстремальный, адаптироваться, коммуникабельный и т.д. названы "словесным бурьяном" (Пр. 1984. 26 августа). Справедливо чувствуя неоправданность употребления многих заимствованных слов в каких-то конкретных контекстах, пуристы, как правило, негодуют против заимствований вообще, не замечая, кстати сказать, что в их собственной речи заимствованная лексика встречается, и в немалом количестве. Так, в языке автора упомянутого фельетона читатель найдет не только газета, грамматика, проза, мода, студент, кукуруза, но и комментатор, репортер и многое другое. Отсюда с очевидностью следует, что ревнители чистоты, "русскости" речи ополчаются против обративших на себяих внимание заимствований, а такими заимствованиями оказываются обычно слова или вошедшие в язык недавно, или извлеченные из пассивного прежнего запаса и кажущиеся новыми. Совершенно ясно, что в стремлении оградить родной язык от всякого иноземного влияния пуристы опираются не на объективные, научные критерии, но на собственный вкус, в котором часто проявляется просто неприязнь ко всему новому.
Научный, объективный подход к заимствованным словам основан, как уже говорилось выше, на рассмотрении причин заимствования. Он свидетельствует о его неизбежности, закономерности в случае, если слово приходит как наименование новой вещи, нового понятия. Он предполагает анализ отношения нового заимствованного слова к уже имеющемуся в языке как обозначающего то же или лишь почти то же понятие, устанавливая в результате этого анализа семантические, стилистические и прочие отличия (если таковые имеются) между заимствованным и своим (или ранее заимствованным) словом*. И это уяснение особенностей данного заимствованного слова позволяет объективно оценивать его использования.
* В 1970 году писатель Л. Ленч выступил против слова хобби, считая, что им заменяли "точное и емкое" слово увлечение, потому что так "шикарнее". А поэт Д. Самойлов на страницах "Литературной газеты" (1983. 20 апр.) сказал, что это слово "хорошее, отражающее дилетантизм, необязательность занятия". В этом замечании Д. Самойлова видно спокойное желание оценить слово, исходя из сопоставления с другим, т.е. стремление к объективности.
Если же говорить о конкретном использовании заимствованных слов, то здесь действительно можно увидеть множество случаев неверного, неоправданного и неумеренного употребления. Яркие образцы такого употребления еще отражены М. Зощенко: "И главное, как сложилось все деффективно!"; "Стою. Только слышу вдруг шум в передних окопчиках. Шибко так шумят, а немец, безусловно, тихий, и будто вдруг атмосферой на меня пахнуло. Ах, ты, думаю, так твою так – газы!"; "Ишь ты, – удивился первый, – то-то я и гляжу, что такое? Как будто оно [заседание] и пленарное". – "Да уж будьте покойны, – строго ответил второй. – Сегодня сильно пленарное и кворум такой подобрался – только держись!.." и т.д.
Не следует думать, что приведенные образцы лишь сатирическое преувеличение писателя, которое относится ко временам прошедшим. Нечто подобное можно встретить в газете и сейчас. Исследователь газетной речи А.В. Калинин назвал одну из своих статей "Ноктюрн для правой ноги"*. Это сочетание слов с ноктюрном было извлечено им из опубликованного в газете спортивного материала. А вот и более свежие иллюстрации, свидетельствующие об очень приблизительном представлении о значении заимствованного слова: "В ледовом Дворце спорта уже можно заметить симпатичного медвежонка с хоккейной клюшкой. Это талисман предстоящего первенства" (Комс. пр. 1985. 21 дек.); "Во всех союзных республиках, принявших участие в голосовании, процент положительных вердиктов велик – от 97,9 в Туркмении до 70,2 на Украине" (Комс. пр. 1991. 27 марта); "Далее следует варварский с нашей точки зрения ритуал – целитель раскаляет иглу и прижигает в известных ему местах кожу больного, стоически переносящего экзекуцию" (Комс. пр. 1991. 10 апр.); [о том, что произошло вовремя церемонии, связанной с закладкой первого камня, знаменовавшего собой начало осуществления градостроительного комплекса "Центр КНИИТ – Калужская застава"]: "Не успели закончить торжественную речь, еще играла улыбка на лице г-на посла Франции, как к микрофону выбежала женщина и закричала, размахивая руками: "Я, депутат Октябрьского райсовета, публично заявляю, что здесь творится произвол..."Ее терпеливо выслушали и уж было Платонов собирался продолжить спич..." (Моск. комс. 1992. 17 марта) и т.п. В первом из приведенных примеров вместо талисман ('предмет, согласно суеверным представлениям, наделенный способностью приносить его владельцу счастье, удачу, избавлять от опасности, беды') нужно было употребить эмблема или символ, поскольку речь шла об условном изображении понятия (ср. "голубь – символ мира"). Во втором – ответов (или мнений), но уж никак не вердиктов, так как юридический термин вердикт – это 'решение, вынесенное в судебном процессе присяжными заседателями '. Неуместным было и слово ритуал, которое (не по отношению к религиозному акту) означает 'выработанный обычаем или установленный порядок совершения чего-либо' (например, "ритуал награждения"), в контексте же шла речь о методе, способе лечения. И экзекуция в том же примере была ни при чем: ведь говорилось не о телесном наказании и не об исполнении судебного или административного приговора, а о медицинской операции. Спич же – это не вообще какая-то речь, а речь застольная. Плохое, приблизительное знание значения заимствованной лексики отражается и в сочетаниях слов, где одно из них оказывается избыточным, ненужным, так как смысл его входит в содержание другого: "мемориал памяти" (итал. memoriale от лат. memorialis – 'памятный'), "мемориальный памятник", "памятный сувенир" (фр. souvenir – 'подарок на память'), "полный вакуум" (лат. vacuum – 'пустота'); в сочетаниях типа "очень уникальный", "весьма экстремальный" (в которых значение прилагательных исключает возможность употребления наречий, выражающих меру признака) и т.д. Незнание значения иноязычного слова (или пренебрежение точностью знания) приводит к семантически не мотивированному использованию их в качестве метафор (ср. примеры употребления слов калейдоскоп, караван, коррида и др., приведенные в разделе "Ошибочное, неудачное использование метафор").
* См.: Калинин А.В. Культура русского слова. М., 1984.
Говоря об употреблении заимствованной лексики, следует признать и то, что сегодняшнюю прессу захлестывают волны иноязычных слов. Страницы газет пестрят имиджами, уик-эндами, презентациями, кутюрье, рейтингами, менталитетами, "вицами" (вице-премьер, вице-чемпион, вице-президент и т.д.) и т.п., и далеко не всегда подобные слова не только нужны, но и понятны. Например: "Кто был тогда в Америке, тот прекрасно помнит ее энергию, витальность, гордость, боевитость на пресс-конференциях, при презентации своих книжек, всюду" (Вечерний клуб. 1992. 28 ноября). Пуристы все-таки правы в том, что нужно больше дорожить родным языком и употреблять иноязычные слова в тех случаях, когда для выражения нужного смысла нет точного русского слова. Еще Белинский в статье "Взгляд на русскую литературу 1847 года" справедливо писал, что "охота пестрить русскую речь иностранными словами без нужды, без достаточного основания противна здравому смыслу и здравому вкусу".