Тяготы плена и кто кого ай-я-яй

— Эй! Эй! — крикнул Чижик, озираясь. — Вы куда меня притащили?

Вокруг была тьма. Он вообще не понял, что произошло. Залетел в Уста Истины, поглядел, что внутри нет никакого откусывательного механизма, собрался вылететь… и вдруг через то же отверстие влетели какие-то существа, вроде бестелесные, как ветер, но в то же время ужасно сильные. Они подхватили Чижика, потащили… Волокли довольно долго, причем Чижику показалось, что пару раз они явно прошли сквозь стену. И вот он здесь, в темнице.

— Эй!

— Сумман, зажги свет, — сказал мягкий холодный голос.

— Свет? Это мы мигом, — сверкнула молния. В темноте нарисовалась высокая фигура с молнией в руке. Фигура отломила от молнии кусочек, вставила в факел на стене, отломила второй кусочек, вставила во второй факел… так методично она обошла большое сводчатое помещение. Стало светло.

— Электричество, — удивился Чижик.

— А то, — довольно кивнул Сумман. — Самое электрическое электричество — молния! Я же бог ночных молний.

— Ага, — кивнул ничего не понявший Чижик.

— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.

— Это он боится, что про него забудут, — заметил Сумман. — Аий Локутий, Вещий Голос неизвестного божества.

— Ай-я-я-яй! — опять заверещал невидимый.

— А почему орет?

— А он больше ничего не умеет.

— А как он выглядит?

— Ну, птица, ты даешь. Как может выглядеть голос? Никак. А там, в дверях — Портун, бог дверей.

— Ух ты, — удивился Чижик. — Прямо особенный бог для дверей?

— Подумаешь, у нас еще есть бог шкатулок Аркулюс. Древние римляне были методичным народом, у них были боги для всего на свете.

— Я еще по совместительству бог входа и выхода в море, — скромно сказал Портун.

— Я тебя видел, — вгляделся Чижик. — Ты высунулся из дверей той церкви, где мраморный слоник. И из церкви на площади Навона. Я не обратил внимания, а теперь вот узнал.

— Точно, — кивнул Портун. — Я всегда стою в дверях. Причем сразу во всех дверях этого мира.

— Идеальный шпион, — одобрил Сумман. — Жаль, что от дверей далеко не отходит.

— Ребята, я не понял, — сказал Чижик. — Я что, попал на нелегальную сходку римских богов?

— Ты почти права, птичка, — сказал мягкий холодный голос. — Странно, что ты не трепещешь от страха.

— Я бронзовый, — пояснил Чижик. — Мне трепетать технически сложно. И я из Питера. Питерские никого не боятся.

— У нас есть средства напугать тебя, — продолжил голос. — Но пока переговоры развиваются неплохо. Я подожду.

— А ты где? — завертел головой Чижик.

— Вон, за ширмой, — Сумман показал куда-то внутрь помещения. — Это же Василиск, ты не понял? Если ты на него бросишь взгляд, то окаменеешь. А если он бросит взгляд на тебя — то тоже окаменеешь. Правда, некоторые вспыхивают и горят…

— А какая температура его взгляда? — озабоченно спросил Чижик. — Окаменение мне не страшно — был бронзовый, стал каменный, невелика разница. А вот расплавиться не хотелось бы.

— Да как-то никто пока температуру не замерил, — хмыкнул Сумман.

— Тогда пусть сидит за ширмой, — сказал Чижик. — Не будем рисковать.

— Он тут главный, — объяснил Сумман. — Хотя мы — бывшие и забытые боги, а он — просто суеверие. Зато он очень сильный — в него до сих пор верят в Риме. А в нас — нет.

— А мы где? — просил Чижик.

— Это подземелья Колизея, — подал голос Портун. — Очень хорошее место, много дверных проемов, мне легко перемещаться.

— Мне тоже тут хорошо, — кивнул Сумман. — Я — ночной бог, а здесь — вечная ночь.

— Мне тоже Колизей нравится, — произнес простуженный женский голос. — Я Мефитис, богиня вредных подземных испарений. От этих мужчин не дождешься, чтобы они представили даму.

И тонкая женская фигура дунула в сторону Чижика. Тот закашлялся:

— Ничего не скажешь, испаряет. Фу, ну и запах…

— Это мне по должности положено, — объяснила Мефитис, довольная произведенным впечатлением. — Не розами же мне благоухать.

— Есть еще Цекутис — бог, лишающий света глаза умирающего, есть Видуус — отделяющий душу от тела, есть Либитина — богиня похорон…

— Когда-то мы были великими богами, — сказал Сумман. — А теперь люди о нас забыли. Не то что люди — даже мы сами о себе забыли. Вот Эйя, — и он указал на бесформенную тень, зависшую под потолком. — Ты знаешь, кто такая Эйя?

— Нет, — сказал Чижик.

— Я тоже, — вздохнул Сумман. — И Портун забыл. И она сама уже не помнит, богиней чего была в древние времена. Склероз за двадцать веков очень прогрессировал.

— Ай-я-яй! — горестно заверещал Вещий Голос Неизвестного божества.

— Подождите, я не понял, — перебил Чижик. — А при чем тут я? Вы меня-то зачем сюда приволокли?

Сумман замялся. Портун отступил ближе к дверям. Мефитис смущенно дунула в потолок.

— Мы хотим памятников, — застенчиво сказал Сумман и почесал молнией в затылке. — Ты не думай, мы не такие уж тупые и понимаем, что наше время ушло. Никто никогда не будет верить в Портуна, никто не принесет жертву мне, никто не вспомнит об Эйе… Но горько, если нас совсем забудут. Тогда мы развоплотимся напрочь. Видишь, во что превратилась Эйя? Она жива только благодаря единственной надписи, сохранившейся на могильной плите: «Могущественная Эйя, прости и помоги мне». Если надпись сотрется — Эйя развеется совсем. Вот если бы в Риме поставили памятники нам, забытым богам… Я с молнией в руке неплохо смотрелся бы в новом районе ЭУР, где фонтан. А Портун был бы неотразим в каких-нибудь дверях. Цекутиса можно водрузить в районе электростанции. Мефитис будет бесподобно хороша напротив парфюмерной фабрики или салона. А Эйю все равно куда поставить. Люди ходили бы мимо, смотрели бы на нас, помнили бы наши имена… Что в этом плохого? Волчице повезло. И Бастет хорошо устроилась на своем карнизе. Мы тоже хотим.

— Здорово придумано, — одобрил Чижик. — Но при чем тут я?

— А ты все это и сделаешь, — вкрадчиво сказал Василиск из-за ширмы. — Ты думаешь, мы не догадались, кто ты такой?

— Я — питерская городская скульптура, — сказал Чижик. — Самая лучшая, между прочим. Остальные и в подметки не годятся.

— Ха-ха… это неплохая крыша… но мы сразу все поняли. Не надо притворяться. Маски сброшены!

— Эй, ребята, вы меня с кем-то путаете, — забеспокоился Чижик. — Ну и кто я по-вашему?

— Ты — ревизор!

В подземелье наступила тревожная тишина.

— А ревизор — это кто? — осторожно спросил Чижик. — Я такое слово, конечно, знал… но забыл.

— Не притворяйся! — загремел под сводами голос Василиска. — Ты — инспектор международной организации охраны памятников, замаскированный под памятник!

— Ох, — выдохнул Чижик.

— Мы сразу все поняли, — объяснил Сумман. — На самолете прилетает некто, летает по городу с местным сопровождающим из клана Навона (самые вредные твари, между прочим), берет интервью у всех памятников… И что, мы должны верить, что ты прилетел на экскурсию? Мы умеем уважать инкогнито. Но больше оно тебе не понадобится.

— Эй, ребята, я не инспектор и не этот… розарий… резвизарий… Я — простой питерский Чижик, — замахал крыльями Чижик.

— Ты сделаешь так, чтобы нам поставили памятники, — приказал Василиск. — Или хотя бы один, но многофигурный. И с подписанными именами.

— Я не смогу! Кто меня послушает?

— Ты останешься в подземелье, пока не придумаешь, как это сделать, — сказал Василиск. — Взять его!

Сумман и Цекутис схватили Чижика и бросили в железную клетку.

— От гладиаторских боев осталась, — пояснил Сумман. — Ты уж не серчай, птичка. Мы — боги ночные, злодейски настроенные. Каждый день я буду метать в тебя одну молнию. Она расплавит кусочек твоего бронзового тельца. Если не хочешь расплавиться весь — придумай, как нам помочь. И сделай это — вот что главное!

— А я буду дышать на тебя вредными испарениями, — сказала Мефитис.

— А я прищемлю тебя дверью, — сказал Портун.

— А я посмотрю на тебя, — сказал Василиск.

— Ай-я-я-я-яй! — сказал Аий Локутий.

— А я даже не знаю, что сделаю, — сказала Эйя.

— А я все равно убегу, — сказал Чижик.

Глава 16

Курс на Колизей

— И он влетел в Уста Истины, а оттуда не вылетел! И потерялся навсегда! И я не знаю, что делать! И я думаю, пора спасать! — закончил Чивио.

Площадь Навона густым слоем покрывали воробьи. Они сидели на тротуаре, на фонтане, на церкви Санта-Аньезе-ин-Агона, на всех балконах, карнизах и крышах. Люди испуганно обходили площадь и шептали: «Не к добру». У фонтана Нептуна в обмороке лежали два кота. Они не могли выбрать, на какого воробья прыгнуть, и захлебнулись слюной. Чивио, испуганный исчезновением Чижика, созвал Большой Воробьиный Сбор.

— Пусть отчитаются кланы, — сказал главный воробей города Рима, носящий должность Самый Чирик. — Не видал ли кто бронзовую птичку? Клан Навона, я так понимаю, уже отчитался. Клан Нумы Помпилия, район Палатинского холма и Капитолия.

— Нет.

— Клан Полоумного Гладиатора, район Колизея и Золотого Дома.

— Нет.

— Клан Трастевере, район Трестевере.

— Нет.

— Клан Коррида, район Испанской лестницы.

— Нет.

— Суверенный безымянный, единственный и неповторимый клан Ватикана.

— Нет.

— Клан ЭУР.

— Нет.

— Клан Пирамиды.

— Нет.

— Остальные кланы базируются еще дальше. Хорошо. Теперь представители кланов облетят те памятники, которые посещал покойный… м-м-м… я хотел сказать, потерпевший. И спросят, как и что.

Десять воробьев — по числу памятников — взлетели и отправились на допрос. Остальные молча ждали.

Скоро «следователи» вернулись и принесли массу сведений.

— Фонтан Рио делла Плата ничего не видел. А церковь Санта-Аньезе-ин-Агона заметила копошение в дверях — ей было щекотно.

— Ангелы на мосту сказали, что они не ябеды и никому ничего не скажут. Но маленькую бронзовую птичку искали какие-то исчадия ада.

— Пасквино заметили тени в дверях палаццо Браски. Но не уверен.

— Мраморный слон на нас дунул из хобота! И сказал, что будет дуть на всех, кто ловит милую бронзовую птичку. И на того типа, что стоял в дверях церкви, а тела не имел.

— Виктор Эммануил сказал, что короля допрашивать неприлично.

— Волчица сказала, что никому ничего не скажет, потому что неизвестно, на чьей мы стороне.

— Марк Аврелий сказал, что он — император Константин.

— Четыре головы своими восьмью глазами ничего не видели.

— Все понятно, — подытожил Самый Чирик. — За нашим гостем охотились какие-то исчадия ада. Застенчивые исчадия — в дверях стоят, внутрь не проходят. Кстати, а кто допросил Кошку с улицы Кошки?

— Чирикалло, — оглянулись воробьи. — Из клана Пирамиды. Эй, где ты?

Одного воробья не хватало.

— Наши пропадают на глазах, — зашептали воробьи. — Скоро никого не останется. Жуткие вещи творятся в Риме.

— Теперь его придется спасать, — вздохнул было Самый Чирик, но тут прилетел взъерошенный Чирикалло и сказал:

— Кошка дала ценные показания! Нет, сначала она дала мне лапой… но я объяснил, что я не воробей, а инспектор уголовного розыска. Кошка сказала: «Ищите бронзовую птичку в подземелье Колизея. Они потащили ее к Василиску!»

Воробьиный галдеж тут же стих. Все в Риме со времен Нерона знали, кто такой Василиск.

— Я все равно полечу его спасать, — дрожащим голоском сказал Чивио. — А если я окаменею, вы поставите меня на площади Навона. Вот в заморском городе Питере есть бронзовый Чижик, а в Риме будет каменный воробей.

— В Риме будет жуткое количество каменных воробьев, — хмыкнул Самый Чирик. — Потому что мы летим все. На старт! Внимание! Взлет!

И воробьиная туча взяла курс на Колизей.

Глава 17

Дипломатия в действии

— А у нас в Питере тоже была богиня вредных испарений. Звали ее Кикимора Вонючка. Жила она где-то за Охтой, и в виде этих самых испарений испарялась по всему городу. От нее кашляли да болели. И вот однажды питерцам надоело: до каких пор мы будем подчиняться Вонючке? Долой кикимор, да здравствует здоровый образ жизни! И они изобрели противогаз. Это такой хобот, его на лицо надевают и дышат через него. Как у вашего мраморного слона на площади. И вот наступил вечер, пошла Вонючка по городу и видит: весь Невский в противогазах! Никто ее не нюхает! Расстроилась Вонючка, рассыпалась на молекулы и стала весенней коллекцией духов невской парфюмерной фабрики. А у питерцев с тех пор появилась традиция: по субботам гулять по Невскому в противогазах… ой, это я что-то того… ну, ладно, никто не проверит.

Мефитис слушала сказку с горящими глазами. Глаза горели красным, реже — синим.

— Жизненная история, — вздохнула она. — Ну, прямо все правда. Я вот тоже бывалоча как взлечу в сумерках с берегов Тибра, как расползусь по улицам Рима… все кашляют, все кривятся от моих испарений. А сейчас что? Сейчас любой завод по части вредоносности испарений меня за пояс заткнет. Я уж и не вылезаю, не позорюсь. Эх, да чего там! Лучше я тебе расскажу, как помогла одному воробью победить войско Юлия Цезаря.

Мефитис оказалась классной теткой. Она рассказывала анекдоты времен Нумы Помпилия, ругала Ромула, хвалила Нерона и имела только один недостаток: не ложилась спать.

Чижик рассудил, что скоро его стражи уснут, и он как-нибудь исхитрится и вылезет из клетки. В конце концов его бронзовый клюв — не картонный. Но увы! Мефитис развлекала его беседой, Портун размазался по дверце в клетке, Сумман в уголке точил свою молнию. Аий Локутий верещал через равные промежутки времени — забытые боги приноровились определять по нему, который час. Эйя с потерянным видом летала вокруг клетки. Либитина копала в углу могилку, по размерам — на некрупную птичку. За ширмой возился и чесался Василиск.

И вдруг в подземелье влетело что-то вроде бестелесной всполошенной курицы.

— Это кто? — поразился Чижик. — Душа невинно убиенной и сваренной наседки?

— Нет, это стриги, наши слуги, — пояснил Сумман. — Нечто среднее между зловещими мертвецами, летучими мышами, гарпиями и привидениями. Ну, чего надо?

— К Колизею приближаются тучи воробьев, — доложила летучая «курица».

— Ну и что, — не понял Сумман. — Может, у них того… перелет в Африку.

— Или брачный период, — мечтательно протянула Мефитис. — Я про любовь все очень уважаю.

— Мое дело предупредить, — пожала плечами «курица».

— Глупцы, — мягко сказал Василиск. — Они летят освобождать пленника… мы сейчас сделаем из них блюдо по рецепту императора Нерона. Помнишь, Либитина?

— А как же, — отозвалась богиня похорон. — Такое трудно забыть: пирог с воробьиными языками величиной семь на восемь, восемь на семь. Еле в зале поместился. А воробьиные языки жесткие. Сколько народу поутру поносом маялось — не сосчитать. Двоих даже схоронили, к моей радости. Правда, их болезнь только началась поносом, а окончилась кинжалом, хе-хе-хе…

Чижик чуть не закричал от радости. Верный друг Чивио собрал родственников и летит спасать его!

— Глупцы, — нежно повторил Василиск. — Я только посмотрю на них — и они окаменеют.

Чижик похолодел, хотя и так был не теплый, а бронзовый. Ведь воробьи не знают, что здесь Василиск! Его срочно надо обезвредить! Но как?

— Ай-я-я-я-яй! — заорал Аий Локутий.

— Заткнись, не до тебя, — отмахнулся Чижик.

И тут в подземелье влетел воробей.

— Не смотреть! Отвернуться! — закричал он. — Я парламентер, меня нельзя окаменевывать!

— Чивио! — обрадовался Чижик. — Я здесь! То есть Василиск здесь, осторожно! Спасайся!

— Я имею честь предъявить синьору Василиску и его друзьям ультиматум! — гордо провозгласил Чивио.

— Уй ты, какие мы грозные, — ласково проворковал Василиск.

— Маленький, а храбрый, — умилилась Мефитис.

— Из одного воробьиного языка пирог не состряпать, — разочарованно скривилась Либитина. — Ты остальных-то приведи.

— Остальные воробьи осадили Колизей плотным кольцом, — сказал Чивио. — Если вы не освободите нашего друга, то мы…

— Ой-ой-ой, и что же такое страшное вы сделаете, малыши? — заулыбался Василиск. — Ой, мы просто трепещем от ужаса!

— Мы будем на вас какать! Хоть это и неприлично! Наши математики подсчитали, что не пройдет и недели, как Колизей скроется под тоннами… ну, понятно чего. А мы еще послали за помощью к воробьям Остии и отправили гонцов к конгрегации римских голубей. Вы будете навеки похоронены…

— Да, не о таких похоронах я мечтала, — пробормотала богиня похорон.

Боги задумались. Угроза была нешуточная — городские власти тратили много сил на борьбу с птичьим пометом, угрожавшим историческим памятникам. Если птицы возьмутся за дело всерьез…

— Но мы устали быть забытыми тенями, — жалобно сказал Сумман. — Мы хотим памятников! Бастет и Мать Волчица хорошо устроились. А мы…

— Стойте! — воскликнул Чижик.

— Я не могу стоять, я взлетаю все время, — пожаловалась Эйя.

— Да нет, взлетайте на здоровье, я просто придумал! Я придумал! У меня есть гениальный план!

— Ну, давай, — недоверчиво сказал Василиск.

— Надо сначала сделать трубку — любую, хоть картонную, хоть журнал трубочкой свернуть, — начал Чижик. — Приставить ее к ширме Василиска. Получится аппарат забытобогоскоп. Василиск будет по очереди смотреть в этот аппарат на каждого из богов. И боги окаменеют. Потом воробьи отнесут эти статуи в какой-нибудь парк. В Риме есть парки?

— Полно, — сказал Чивио. — Мне лично окрестности виллы Боргезе очень нравятся. Если там расставить статуи, никто ничего не заподозрит. В Риме много памятников, десятком больше, десятком меньше…

— Воробьев — тучи, они утащат даже каменные статуи, — продолжил Чижик, вспоминая историю о Четырех Головах и спасших их воробьях. — И вы станете собственными памятниками, как Кошка и Волчица.

— А что, — сказала Либитина. — В этом что-то есть.

— Парк забытых богов, — сказал Сумман. — Красиво.

— Только меня окаменейте в красивой позе, — попросила Мефитис. — И с одухотворенным челом, подъятым к вечерней звезде…

— Чела поднимайте куда хотите, — сказал Чижик. — Каждый окаменеет в той позе, в какой захочет. Все для вас!

— Ты неплохо придумал, малыш, — грустно сказал Василиск. — Но упустил две вещи. Во-первых, эти боги уже почти развоплотились. А для окаменения нужна материя. Поэтому они смогут побыть памятниками несколько дней от силы, а потом снова станут тенями. А во-вторых, что будет со мной? Как я сам на себя посмотрю?

— Ну, это как раз легко — в зеркало, — отмахнулся Чивио. — А вот первое…

— Я знаю! — воскликнул Чижик. — Я жуть до чего умный. Вам и не надо каменеть, уважаемый синьор Василиск. В Парке Забытых богов вы будете смотрителем…. э-э-э, то есть посмотрителем. Как кто из богов раскаменеется, так вы на него взглянете — и он опять окаменеет. Представьте, вечером по дорожкам парка будет бегать собачка неизвестной породы в темных очках.

— Это еще что такое — очки? — удивился Василиск.

— Да, в Древнем Риме они еще не были модны, — вспомнил Чижик. — Это такая элегантная вещь, которую люди надевают на глаза с неизвестными воробьям целями. Видимо, для красоты. У нас в Питере прямо все в очках… ну, почти все. А вам они помешают окаменевывать всех подряд.

— Ишь ты, — подивился Василиск. — А мне пойдет?

— Я тоже хочу для красоты темные очки, — надулась Мефитис.

— Вы и так очень красивая, вам лишку будет, — выкрутился Чижик. Мефитис утешилась.

— Разве я похож на собачку? — вяло возражал Василиск.

— Не думаю. Но сейчас так много разных пород, — сказал Чижик. — Есть даже совсем лысые. Вы хоть лохматый? Или тоже лысый?

— Еще какой лохматый, — обиделся Василиск. — Я пушистый и очень красивый. Посмотришь?

— Нет, я верю, — поспешно отказался Чижик. — И вообще пора за работу. Чивио, лети к ребятам, скажи, чтобы не расходились. И поищи каких-нибудь ковров-самолетов. Сумман, ищи трубку. Мефитис… э-э-э… подмети тут, а то мусорно. Не оставлять же за собой грязь. Колизей как-никак.

— Раскомандовался, — проворчал Сумман, но полетел на поиски. Через десять минут он вернулся с журналом, оставленным каким-то посетителем Колизея. Свернул журнал трубкой, приставил к ширме, стукнул молнией. Трубка прилипла.

— Надо же, — удивился Чижик. — Приклеилась.

— Молнии от старости липкие стали, — пояснил Сумман. — Как старая резина.

Василиск когтем проковырял в ширме дырку — там, где к ней прилегало отверстие трубки. Забытобогоскоп был готов. Боги долго пререкались, на ком экспериментировать. Наконец Портун в пылу спора нечаянно оказался напротив «окуляра», Василиск радостно на него посмотрел… и Портун превратился в статую. Крупный мраморный мужчина с ключами в руке странно поджал левую ногу — случайная поза была какой-то косой.

— А что, — одобрил Чижик. — Мне нравится. Вот у нас в Питере есть Абстрактная скульптура, так она еще кривее.

— О-о-о! — заверещал Чивио. — О-о, какие же мы глупые!

— Все? — удивился Василиск. — Я всегда считал себя очень умным.

— Я тоже, но увы, — сказал Чивио. — Зачем воробьям тащить прорву мрамора в такую даль? Боги могут прилететь туда своим ходом и окаменеть на месте! Каждый выберет себе место по душе, встанет в позу…

— Хм… — признал Чижик. — Чивио, ты гений. Вели воробьям стащить откуда-нибудь темные очки. Хорошо, что ночь и люди спят.

И вскоре из Колизея к вилле Боргезе двинулась странная процессия. Сначала бесплотной темной стайкой прошмыгнули боги. Потом показалась туча воробьев, тянувших какой-то растрепанный сверток — это Портуна завернули в украденную с балкона простыню. Зрелище было столь жалостливое, что конь Виктора Эммануила не выдержал, поддал задом, сбросил всадника и довез тяжелый груз до парка. Виктор Эммануил обиделся и не стал на него садиться. Так что три дня они стояли на постаменте отдельно и отвернувшись друг от друга, к изумлению туристов. Потом король все-таки залез на коня, но выражения лиц у обоих до сих пор недовольные.

Вслед за свертком меньшая стая воробьев тащила странный предмет, нечто вроде ширмы с приклеенной трубкой из рекламного журнала. И последним, посвистывая, шел крупный черный зверь в темных очках с надписью «Дольче & Габбана». Наверное, это была собака.

Глава 18

Самая короткая

— И зачем тебе улетать? — уговаривал Чижика Чивио. — Все дела закончились, памятники с моралью ты собрал, забытые боги красуются в парке Боргезе, их уже сфотографировали для путеводителя. Мефитис особенно довольна — говорит, что с детства мечтала о карьере фотомодели, а по настоянию родителей пришлось пойти в богини. Василиск познакомился с белой мальтийской болонкой и наладил семейную жизнь. Останься хотя бы на денек. Слетаем к морю, искупаемся, позагораем.

— Во-во, мне, бронзовому, только купаться, — фыркнул Чижик. — Понимаешь, я боюсь. Вдруг дома на мое место поставят нового Чижика?

— А ты тогда к нам вернешься и навсегда у нас останешься, — предложил Чивио. — В Риме нет памятника птице. Вот во Флоренции стоит такая пухлая птичка работы известного современного скульптора… а у нас нет. Оставайся, а?

— Не, у меня там работа, — покачал головой Чижик. — Я исполняю людям желания. В меня бросают монетку, кто попадет — у того сбудется желание. Представляешь, какая у меня прекрасная профессия — исполнять питерские мечты…

— Да, — грустно сказал Чивио. — Это конечно. Тогда прощай.

Чижик влетел в самолет. Чивио помахал крылом. Статуя в аэропорту посмотрела неодобрительно. Как-то не сложились у них с Чижиком отношения.

Самолет взлетел. Летчики тревожились — тучи воробьев окружили самолет, лезли в иллюминаторы. Потом отстали — самолеты летают быстрее, чем птицы. Да воробьи и не собирались улетать далеко, они только провожали. Хорошо, когда есть кому проводить тебя в дорогу.

Эпилог

— А теперь я представлю отчет о проделанной работе, — сказал Чижик. — Вы мне дали задание перевоспитаться. Я, конечно, перевоспитывался вдрызг, как умел. Но в условиях Рима воспитание возвышенных чувств и добродетелей становится очень сложной задачей. Например, памятник на площади Навона учил меня вранью! «Вовремя сказанное вранье всегда полезно» — вот какую мораль вынес я из общения с ним. Памятник по кличке Пасквино советовал мне жениться не по любви, а по расчету. Статуи на мосту Святого Ангела были подтверждением истины: «Одни работают, а другим за это памятники ставят». Очень опасна для молодого поколения мораль, которую проповедовал памятник слону с площади Миневры: «На все начхать!». Во-первых, это воспитывает наплевательское отношение к жизни. Во-вторых, это опасно с точки зрения распространения гриппа. Один памятник вообще на всех с веником кидался. Нет, не в баню приглашал, а дрался. Хотя вообще-то он обаятельный. А какие обжоры эти римские памятники! Помните пиры римских императоров?

— Нет, — ошалело сказала Абстрактная Скульптура.

— Зря, — сурово ответил Чижик. — Так вот. Римские памятники переплюнули даже императоров, они советуют: «Ешь скорей живых мышей, расцветай и хорошей!» Кстати, они считают, что в жизни главное — еда, а не духовные ценности: «Хорошее питание — лучшее воспитание». Конечно, плоды такого воспитания не заставили ждать. Позолоту с памятника — и ту сперли! Да еще и издеваются: «Невиновность — единственная награда за честность, потому что другой не будет». Вообще там взрыв преступности: золото ободрали, головы поотрубали, а вредная женщина, изменившая мужу, выкрутилась, потому что памятник Уста Истины ее оправдал! Разгул бандитизма и подъем аморальности — вот что такое памятники Рима! А вы меня туда на перевоспитание отправили! Да я — невинный младенец по сравнению с этими прожженными циниками! Нет, я согласен с поэтом: «Рим должен быть сожжен!» Только я забыл, кто это сочинил.

— Это не я, — отказался памятник Пушкину.

— Это не я, — отказался памятник Крылову. — Может, Гончаров?

— Ну что же, — после долгого молчания сказала Абстрактная Скульптура. — Я думаю, поездка Чижика имела большое воспитательное значение. Он столкнулся со злом и аморальностью… и я рада, что тебе не понравился Рим.

— Мне? — поразился Чижик. — Не понравился Рим?

Он прищурился, потому что посреди хмурого питерского дня ему в глаза брызнуло солнце площади Навона, отразилось от струй воды, запрыгало по фонтану Рио-Делла-Плата, ворвалось в сумрак церкви Святой Инессы… Рим, веселый и жестокий, лучший в мире город, улыбнулся Чижику. Солнце площади Навона помахало лучиками.

— У питерцев, наверное, много неисполненных желаний накопилось, — сообщил Чижик этому солнцу. — Поэтому я не могу приехать прямо сейчас. Вот разгребу немного завал из невыполненных желаний и несбывшихся мечт — и опять туда, где фонтаны и русалки, и старый веселый Нептун, и друзья… Интересно, как там Мефитис? Испаряет ли вредные испарения в виде статуи или перестала? И надо передать привет от питерских котов самой лучшей кошке в мире — Кошке с улицы Кошки…

— Что с тобой случилось? — испугалась Абстрактная Скульптура. — Ты заболел?

— Со мной случился Рим, — улыбнулся Чижик. — Это бывает.

И солнце с площади Навона услышало его и послало сувенир — один лучик сквозь сумрачное, перламутровое питерское небо.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.com

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Действительный факт.

[2]Действительный факт.

[3]Действительный факт.

[4]Действительный факт.

[5]Действительный факт… или легенда.

[6]Действительный факт.

Наши рекомендации