Победа искандера над дарием и смерть дария

Круговой своей чаши, о кравчий, огнем

Дай сиянье всему. Я мечтаю о нем:

Этот пламень сжигает в рубиновой чаше

Все печали, что в сердце мы приняли наше.

* * *

Хоть на этой земле нам отраден привал,

К торопливости все же нас кто-то призвал.

Две калитки в саду, столь отрадном для взора,

Но железного нет на калитках затвора.

Ты, в калитку войдя, оглядись. Впереди

Есть другая калитка. Побудь - и уйди.

Не безмерно люби ароматную розу,

Неизбежной разлуки припомни угрозу.

Береги свой счастливый, свой нынешний день.

Все былое - ничто. Все грядущее - тень.

Этот путь не для радости нам назначали,

А, быть может, для горести и для печали.

Пригласили на свадебку ослика - он

И воды натаскал и мешком нагружен.

* * *

Вот что этому вслед стихотворцем радивым

Было явлено всем в его слове правдивом:

Светлый день отснял и покровом густым

Скрыл его полыханье полуночный дым,

И луною, чтоб радовать смертные очи,

Приукрасился сумрак спустившейся ночи.

На переднем краю всех частей войсковых

До утра были зорки глаза часовых.

Караулы кружили, как жерновы. В скалах

Куропатки кричали. Немало усталых,

В тяжкой дреме узрев боевого слона,

Застонав, пробуждались от страшного сна.

Отдыхало бойца распростертое тело,

Но забвенье к нему все ж прийти не хотело.

И молились в тиши все войска, чтоб текла,

Бесконечно текла полуночная мгла,

Чтобы день заслонила она им собою,

Чтобы долго не звал он их к новому бою.

А цари размышляли, томительный гнев

Друг на друга в безмолвии преодолев:

"День взойдет, о своем вспомнив светлом начале,

Чтоб от черного белое мы отличали, -

И мы рядом поедем.. На кратком пути

К примерению путь мы сумеем найти.

Повод к поводу, между войсками по лугу

Проезжая, мы дружбу изъявим друг другу".

Но советники Дарию дали совет,

Угасивший благого намеренья свет.

Не воспринял никто столь возможного блага.

Царь услышал: "Сражайся! Победна отвага!

Ведь румиец поранен. В борении с ним

Превосходство бесспорное мы сохраним.

Выйдем завтра на бой. И в сраженье упорном

Всех уложим румийцев на поле просторном".

Так сказали одни, а другие мужи

Предлагали дорогу уловок и лжи.

Два злодея за битву свой подали голос:

"Не падет ни один с повелителя волос!"

Но и царь Искендер под луной, в тишине,

По-иному подумал о завтрашнем дне.

Может статься, что двух полководцев дорога

Его храбрости - все ж неплохая помога.

И открыл он соратникам душу свою:

"День взойдет, и мы завтра в Мосульском краю,

Вновь приступим к достойному славному бою,

Мышцы нашей души укрепляя борьбою.

Если мы победим - мы над миром царим.

Если Дарий - то царство возглавится им.

Судный день всем живущим неведом грядущий,

Все ж на завтра его нам назначил всесущий",

И лежали бойцы, видя страшные сны,

Предвещаньем и ужасом темным полны.

Двери света раскрылись над ближней горою,

И блеснула вселенная новой игрою:

Просо звезд замесив, мир украсивши наш,

Испекла она в небе горячий лаваш.

И войска задрожали, что тяжкие горы,

И в смятенье пришли все земные просторы.

Царь из рода Бахмана, восстав ото сна,

Чтоб удача была ему в руки дана,

Чтоб для боя ни в чем не сыскалось помехи, -

Осмотрел все колчаны, щиты и доспехи.

Сотни гор из булата воздвиг он, и клад

Он решил сохранить между этих оград.

Кончив с правым крылом, озаботился левым:

И оно для врага станет смерти посевом.

Крылья в землю вросли. Был придержан их пыл.

Недвижим был железный, незыблемый тыл.

Царин стал в сердцевине отряда, и, вся,

Возвышалось над ним знамя древнего Кея.

Искендер взял на бой свой нетронутый меч;

К смертной схватке сумел он его приберечь.

Всем храбрейшим, овеянным воинской славой,

Приказал он идти у руки своей правой.

Многим лучникам, левой стрелявшим рукой,

Быть он слева велел. И порядок такой

Он назначил для тех, кто и службой примерной

И всей силой - охраною был ему верной:

Вкруг него встать стеною, - не то, что вчера.

Был он - словно булат, был он - словно гора

Огласился простор несмолкаемым криком.

Небеса возвестили о гневе великом.

Зарычала труба, как встревоженный лев.

Смелый змей заплясал. И заплакал напев

Исступленно вопящего тюркского ная,

Все сердца страшной дрожью дрожать заставляя.

На слонах загремели литавры, - и в Нил

Не один, ужаснувшись, нырнул крокодил.

Завопила труба, - и у лучников многих

На бегу подкосились от ужаса ноги.

Грозный треск от пустых барабанов пошел,

И качнулись все горы, зазыблился дол.

Копья были в жару, - и, как будто в недуге,

Чтобы воздух глотнуть, пробивали кольчуги.

Ливень стрел стал неистов и был он таков,

Что про дождь свой забыла гряда облаков.

Два кровавые моря взыграли. Повсюду

Видел воин тюльпанов багряную груду.

О циновке своей многоцветной земля

Позабыла, по ветру ее распыля.

Ртуть мечей засверкала в клубящейся мути,

Разбегались бойцы с торопливостью ртути.

Столько копий булатных вонзилось в тела,

Что в горах за скалою дрожала скала.

Так, врубаясь, мечи скрежетали от злости,

Что рассыпались гор загремевшие кости.

Столько стрел в колесо небосвода вошло,

Что оно быть поспешным уже не могло.

Так стремились к устам остроклювые дроты,

Что устам и дышать уж не стало охоты.

Стали копья шипами запретных оград.

А щиты - словно тесный тюльпановый сад.

Всех настиг Судный день, страшный День воскресенья!

И не стало исхода, не стало спасенья.

Столько всадники яростных бросили стрел,

Что швыряли колчан: он уже опустел.

И тела громоздились потомков Адама,

И работала смерть, и быстра и упряма.

О себе на побоище каждый радел.

Кто подумал о том, сколько брошенных тел!

Кто в одежде печали готовится к бою?

Только синий кафтан под кольчугой иною.

Речь прекрасная, помню, была мне слышна, -

Кто-то мудрый сказал: "Смерть на людях красна".

Смерть убьет одного, а заплачет весь город.

Разорвет на себе он в отчаянье ворот.

А весь город умрет где-то там вдалеке, -

И никто не заплачет в глубокой тоске.

Столько мертвых простерлось на горестном лоне,

Что пред страшной преградою пятились кони.

И на Тигре кровавом, как желтый цветок,

Отраженного солнца качался челнок.

Но румийские копья в сраженье сверкали

Горячей, чем заката багряные дали.

Меч иранский, сражаясь, так жарко сверкал,

Что согрел сердцевину насупленных скал.

Так враги развернули меж грома и гула

Судный день на прекрасной равнине Мосула!

Рассыпались отряды иранцев, и прах

Всю равнину покрыл. Был один шахиншах.

Позабыло о нем его войско. Упорно

Продолжалась борьба. В поле стало просторно.

Нелюбим был придворными Дарий - и он

Их заботою не был в бою окружен.

И внезапно, мечами ударив с размаху,

Нанесли двое низких ранение шаху.

Наземь Дарий повергся. Его не спасут,

Над смятенной землей Страшный начался суд.

Сотрясая простор, пало дерево Кея.

Тело, корчась, лежало, в крови багровея.

Тело мучилось в горе, в нежданной беде.

Светоч с ветром не в дружбе, - они во вражде.

Поспешили убийцы к царю Искендеру

И сказали: "Мы приняли должную меру.

Мы зажгли наше пламя, не хмурь свою бровь,

Для тебя мы властителя пролили кровь.

Лишь удар нанесли, - и прошло его время.

Он целует теперь твое царское стремя.

На него погляди, больше нет в нем огня,

Омочи его кровью копыта коня.

Мы исполнили все, что тебе обещали,

Ты нам повода также не дай для печали:

Передай в наши руки обещанный клад,

Мы стоим в ожидании щедрых наград".

Искендер, увидав, что два эти злодея

На убийство владыки пошли, не робея,

Что при них и ему безопасности нет, -

Пожалел, что он дал им свой царский обет.

Каждый мощный, узрев, что с ним равный во прахе,

Неизбежно пребудет в печали и в страхе.

И спросил Искендер: "Изнемогший от ран,

Где простерт покровитель народов и стран?"

И злодеи туда привели государя,

Где ударом злодейским повержен был Дарий.

Искендер не увидел, взглянувши вокруг,

Ни толпы царедворцев, ни стражи, ни слуг.

Что пришел шахиншаху конец, - он увидел,

Что во прахе был кейский венец, - он увидел.

Муравьем был великий убит Соломон!

Перед мошкой простерся поверженный слои!

Стал подвластен Бахман змея гибельным чарам.

Мрак над медным раскинулся Исфендиаром.

Феридуна весна и Джемшида цветник

Уничтожены: ветер осенний возник!

Где наследная грамота, род Кей-Кобада!

Лист летит за листом, - нету с бурею слада!

И спешит Искендер,: вмиг покинув,седло,

К исполину во прахе и хмурит чело,

И кричит он толпе подбежавших придворных:

"Заточить полководцев, предателей черных,

Нечестивцев, кичливых приспешников зла,

Поразивших венчанного из-за угла!"

И склонился к царю, как склоняются к другу,

Расстегнул он его боевую кольчугу,

Головы его мрак на колен своих свет

Положил, - и такому участью в ответ

Молвил Дарий, открыть своих глаз уж не в силах:

"Встань из крови и праха. Не чувствую в жилах

Животворного пламени. Пробил мой час.

Весь огонь мой иссяк. Мой светильник погас.

Так ударил мне в бок свод небесный недобрый,

Что глубоко вдавил и разбил мои ребра.

О неведомый витязь, свой бок отстрани

От кровавого бока. Ушли мои? дни,

И разодран мой бок наподобие тучи"

Все ж припомни мой меч смертоносный, могучий...

Ты властителя голову трогать не смей

И не смейся: судьба: насмеялась над ней.

Чья рука протянулась, дотронуться смея,

До венца, - до наследья великого Кея?

Береги свою длань. Еще светится день,

Погляди: это - Дарий... не призрак, не тень.

Небосвод мой померк, день мой бледный недолог,

Так набрось на меня ты лазоревый полог.

Не гляди: кипарис распростертый ослаб.

Не взирай на царя, - он бессильней, чем раб.

Не томи состраданьем: я в узах. Я пленный.

Лишь в молитве меня поминай неизменной.

Я - венец всей земли. Смертной муки не множь:

Если я задрожу, - мир повергнется в дрожь.

Уходи! И, заснув, я все связи нарушу.

Праху - тело отдам, небесам - свою душу.

Смерть близка. Не снимай меня с трона, - взревет

Страшной бурей вращающийся небосвод.

Истекает мой день... Уходи! Хоть мгновенье

Одиночества дай... Мне желанно забвенье.

Если вздумал венец мой, себе на беду,

Ты похитить, - помедли! Ведь я отойду.

А когда отрешусь я от мира, - ну что же!

Унесешь мой венец, мою голову - тоже".

Искендер застонал: "О великий! О шах!

Близ тебя - Искендер. Пал зачем ты во прах?

Почему к твоему я припал изголовью

И забрызган твой лик твоей царскою кровью?

Но к чему эти жалобы? Все свершено!

Что стенанье? Тебе не поможет оно!

Если б к звездам поднялся челом ты венчанным,

Я служеньем служил бы тебе неустанным.

Но у моря - ко мне снисходительным будь! -

Я стою в волнах крови, в крови моя грудь.

Если б я заблудился иль было б разбито

На пути роковом Вороного копыто, -

Может статься, твой вздох не терзал бы меня.

И такого не знал бы я страшного дня...

Я клянусь! Я творцу открывал свою душу.

Я сказал, что я смерть на тебя не обрушу.

Но ведь камень внезапный упал на стекло.

Нет ключа от спасенья. Несчастье пришло.

Ведь остался из отпрысков Исфендиара

Ты один! О, когда бы мгновенна и яра

Смерть меня сокрушила, и я бы притих

С побледневшим челом на коленях твоих!

Но напрасны моления! Ранее срока

Мы не вымолим смерти у грозного Рока.

Каждый волос главы наклоненной твоей

Сотен тысяч венцов мне милей и ценней.

Если б снадобье было от гибельной раны,

Я нашел бы его, - все объехал бы страны.

Да исчезнут все царства! Да меркнет их свет,

Если Дария больше над царствами нет!

В кровь себя истерзай над престолом, который

Опустел, над венцом, что не радует взоры!

Да исчезнет навек смертоносный цветник!

Весь в шипах садовод. Он в крови, он поник!

Грозен мир. Ниспровергнут безжалостно Дарий

Подавая нам дар, яд скрывает он в даре.

Нету силы помочь кипарису. И плач

Я вздымаю. Заплачь, мое сердце, заплачь!

В чем желанье твое? Подними ко мне вежды.

Что пугает тебя? Что дарует надежды?

Прикажи мне любое! Обет я даю,

Что с покорностью выполню волю твою".

Слышал стон этот сладостный тот, кто навеки

Уходил, и просительно поднял он веки

И промолвил: "О ты, чей так сладок удел,

О преемник благой моих царственных дел!

Что отвечу? Ведь я уже в мире угрюмом,

Я безвольнее розы, несомой самумом.

Ждал от мира шербета со льдом, - но в ответ

Он на тающем льду написал про шербет.

От бесславья горит моя грудь. И в покрове

Я простерт. Но покров мой - из пурпурной крови.

И у молний, укрытых обильным дождем,

Иссыхают уста и пылают огнем.

Ведь сосуд наш из глины. Сломался, - жалеем,

Но ни воском его не починим, ни клеем.

Все бесчинствует мир. Он еще не притих.

Он приносит одних и уносит других.

Он опасен живущим своею игрою,

Но и спасшихся прах он тревожит порою.

Видишь день мой последний... Вглядись: Впереди

День такой же ты встретишь. Так правду блюди!

Если будешь ей верен всегда, то в пучину

Не падешь и отрадную встретишь кончину.

Я подобен Бахману: сдавил его змей

Так, что он и не вскрикнул пред смертью своей.

Я - ничто перед силою Исфендиара,

А постигла его столь же лютая кара.

Все в роду моем были убиты. О чем

Горевать? Утвержден я в наследстве мечом.

Царствуй радостно! Горькой покорствуя доле,

Я не думаю больше о царском престоле.

Но желаешь ты ведать, чего б я хотел,

Если плач надо мной мне пошлется в удел?

Три имею желанья. Простер свою длань я

К миродержцу. Так выполни эти желанья!

За невинную кровь - вот желанье одно -

Быть возмездью вели. Да свершится оно!

Сев на кейский престол - вот желанье второе, -

Милосердье яви в государственном строе.

Семя гнева из царской исторгнув груди,

Мое семя, сынов моих, ты пощади.

Слушай третье: будь хладным и сдержанным с теми,

Что мой тешили взор в моем царском гареме.

Но прекрасную дочь мою Роушенек,

Мной взращенную нежно для счастья и нег,

Ты возвысь, осчастливь своим царственным ложем.

Мы услады пиров нежноликими множим.

В ее имени светлом - сиянья печать;

Надо Солнцу со Светом себя сочетать".

Внял словам Искендер. Все сказал говоривший.

Встал внимавший. Навек засыпал говоривший...

Мрак покрыл небосвод, покоривший Багдад,

Скрывший царский дворец и весь царственный .сад,

Сбивший плод с древа Кеев и сшивший для дара

Синий саван - огромнее Исфендиара.

День отвел от земли свой приветливый взгляд.

Стал невидим рубин. Появился агат, -

И всю ночь Искендер сокрушался, взирая

На того, кто был славен от края до края.

Он взирал на царя, но рыдал о себе:

Тот же выпьет он яд, шел он к той же судьбе.

И рассвет на коне своем пегом встревожил

Все вокруг и коня разнуздал и стреножил.

Приказал Искендер, чтоб обряжен был шах,

Чтобы прах опустили в родной ему прах,

И под каменным сводом к его новоселью

Чтоб воздвигли дворец с золотой колыбелью.

И когда сей чертог был усопшему дан,

Мир забыл, кто виновник бесчисленных ран.

Обладателей тел почитают, покуда

В их телах есть душа, что чудеснее чуда.

Но когда их тела покидает душа,

Все отводят свой взор, удалиться спеша.

Если светоч погас, - безразлично для ока,

На земле он стоял иль висел он высоко.

По земле ты бродил иль витал в небесах,

Если сам ты из праха, сойдешь ты во прах.

Много рыб, что расстались с волнами родными,

Поедаются вмиг муравьями земными.

Вот обычай земли! На поспешном пути

Все идут, чтобы идти и куда-то уйти.

Одному в должный срок он стоянку укажет,

А другому "вставай" раньше времени скажет.

Ты под синим ковром, кратким счастьем горя,

Не ликуй, хоть весь мир - яркий блеск янтаря.

Как янтарь, станет желтым твой лик. И пустыней

Станет мир. И пойдешь за одеждою синей.

Если в львином урочище бродит олень,

Его срок предуказан, мелькнет его день.

Словно птица, сбирайся в отлет свой отрадный,

Не пленяйся вином в этой пристани смрадной.

Жги, как молния, мир! Не жалей ничего!

Мир избавь от себя! А себя - от него!

Мотылек - легкокрыл. Саламандра - хромая,

Все ж их манит огонь, чтобы сжечь, обнимая.

Будь владыки слугой иль владыкою будь, -

Это горесть в пути, или горести путь.

Вечный кружится прах. И, охвачены страхом,

Мы не знаем, что скрыто крутящимся прахом.

Это старый кошель, полный складок, и он

Затаил свои клады; не слышен их звон.

Только новый кошель будет звонок. А влага

Зашипит, если с влагой впервые баклага.

Кто б узнать в этой "Башне молчанья" сумел

Всю былую чреду злых и праведных дел?

Столько мудрых томил в своих тленных пределах

Этот мир! Умертвил столько воинов смелых!

Свод небесный - двухцветен. Кляня и любя,

Он двойною каймою коснулся тебя:

То ты ангелом станешь всем людям на диво,

То тебя он придавит, как злобного дива.

Он, что хлеба тебе дать под вечер не смог,

Утром в небо поднимет свой круглый пирог.

Для чего в звездной мельнице, нам на потребу

Давшей это ничто, - быть признательным небу?

Ключ живой обретя, пост воспримешь легко.

Будь, как Хызр. Что нам финики и молоко!

Уходи от того, в ком есть сходство со зверем,

Люди - дивы, а дивам мы души не вверим.

Мчатся в страхе онагры, - их короток век:

Человечность свою позабыл человек.

От людей и олень, перепуган без меры,

Мчится в горы, на скалы, в глухие пещеры.

В темной роще, листву с легким шумом задев,

Вероломства людей опасается лев.

Благородства расколот сверкающий камень!

Человек! Человечности где же твой пламень?

"Человек" или "смерть"? Ты на буквы взгляни, -

И поймешь: эти двое друг другу сродни.

Мрачен дух человека и в злобе упорен,

Как зрачок человека, он сделался черен.

Но молчи и значенье молчанья пойми!

Говорить о сокрытом нельзя, Низами!

Ты меж спящих иль нет! Мертвецов они глуше!

Ты усни иль заткни хлопком тотчас же уши.

У лазурного свода учись: небосклон

С желтым - желт, с красным - красным становится он.

По ночам, когда звезды сплетают узоры,

Многоцветным сияньем он радует взоры;

Светлым днем, когда светит великий алмаз,

Он приятен всем людям, хоть он - одноглаз.