И направляемая им определяемость нашего понимания бытия.

Глагол-связка «есть» в различных примерах

Задержавшись на попутном рассуждении о той особенности, что вопрос о бытии внутренне сопряжен с вопросом о слове «бытие», станем спрашивать дальше. Нам предстоит показать, что и насколько наше понимание бытия имеет собственную определенность и насколько оно — определяемо бытием.

Если мы теперь начнем со сказывания бытия, ибо мы всегда и сущностно так или иначе понуждаемы к этому, попробуем обратить внимание на само сказанное бытие. Выберем простое, употребительное и почти небрежное сказывание, в котором бытие сказывается в словесной форме, столь часто употребляемой, что мы ее едва замечаем.

Мы говорим: «Бог есть», «Земля есть», «Книга есть в библиотеке», «Этот человек [есть] швабский житель», «Чаша [есть] из серебра», «Крестьянин [есть] в поле», «У меня есть книга», «Он [есть] при смерти», «Красное [есть] левый борт»⁹ , «В России — [есть] голод», «Враг [есть] в отсутствии», «В виноградниках [есть] филлоксера», «Собака [есть] в саду», «Над всеми вершинами [есть] покой»¹⁰. «Есть» всякий раз выступает в ином значении. В этом легко убедиться, если сказывание слова принять так, как оно происходит в действительности, т.е. как сказанное в связи с определенным положением, задачей и настроением, а не просто как какое-нибудь предложение или избитый грамматический пример.

«Бог есть»; т.е. действительно присутствует. «Земля есть»; т.е. мы познаем и мыслим ее как постоянно наличную. «Книга есть в библиотеке»; она имеется там. «Человек [есть] швабский житель»; т.е. он родом оттуда. «Чаша [есть] из серебра»; т.е. она сделана из... «Крестьянин [есть] в поле»; т.е. он отправился на поле, находится там. «Книга [есть] моя»; т.е. принадлежит мне. «Он [есть] при смерти»; т.е. он обречен на смерть. «Красное [есть] левый борт»; т.е. представляет его; «Собака [есть] в саду»; т.е. она бродит там. «Над всеми вершинами [есть] покой» ^:«uber allen Gipfeln / ist Ruh); т.е.??? Значит ли «есть» в данном стихе: покой находится, наличествует, имеет место, пребывает? Все это в данном случае не подходит. И все же это «есть» — то же самое простое «есть». Но, может быть, в стихе говорится: Над всеми вершинами царит покой, как, например, в классе царит тишина? Тоже нет! Или, может быть, над всеми вершинами лежит покой или властвует? Пожалуй, — но и такая «описательность не попадает в цель.

«Над всеми вершинами [есть] покой»; «есть» никак невозможно описать и все же оно есть только это «есть», всказанное в те немногие строчки, которые Гете записал карандашом на оконном косяке дощатого домика в Кикельхане у Ильменау (ср. письмо к Цельтеру от 4.9.1831). Странно, что мы здесь колеблемся, медлим, не находя слов, чтобы в конце концов оставить нашу попытку, и не потому, что понимание слишком затруднено и сложно, но потому, что стих сказан столь просто, еще проще и самобытней, чем любое привычное «есть», которое незаметно для нас продолжает вмешиваться в повседневное сказывание и говорение. Как всегда бывает с толкованием отдельных примеров, приведенное сказывание формы «есть» выявляет одно: в этом «есть» бытие открывается во всем своем многообразии. Поспешное утверждение, что бытие якобы пустое слово, вновь и еще настойчивей выявляется как неистинное.

§ 33. Разнообразие значений формы «есть». Понимание бытия из «есть» как постоянного присутствия (ούσία)

Но — можно было бы теперь возразить — «есть», вне сомнения, подразумевает многообразие. Однако оно заключено никак не в самом «есть», а всего-навсего в различном содержании высказываний, которые относятся к различному сущему: Бог, Земля, книга, чаша, крестьянин, голод, покой над вершинами. Только потому, что «есть» само по себе неопределенно и по своему значению пусто, оно может годиться для такого многообразного использования и «сообразно этому» наполняться и определяться. Приведенное многообразие определенных значений доказывает в связи с этим нечто противоположное тому, что требовалось доказать. Оно лишь красноречивейшим образом свидетельствует: для того чтобы быть определимым (bestimmbar), бытие должно быть неопределенным (unbestimmt).

Что сказать на это? Здесь мы попадаем в сферу решающего вопроса: становится ли «есть» многообразным на основании соответствующего ему содержания предложений, т.е. области того, о,чем они повествуют, или же «есть», т.е. бытие в самом себе, скрывает многослойность, расслоение которого допускает, чтобы многообразное сущее мы делали доступным в том виде, каково оно всякий раз и есть. Пусть этот вопрос пока только поставлен. Мы еще недостаточно вооружены, чтобы развивать его дальше. Чего нельзя отрицать и на что прежде всего стоит обратить внимание, это следующее: «есть» выявляет в сказывании богатое разнообразие значений. Мы сказываем «есть» всякий раз в одном из этих значений, при этом ни до, ни после не предпринимаем какого-то особого толкования слова «есть», а то и вовсе не размышляем о бытии. Когда мы разговариваем, «есть», так или иначе понятое как бы само подскакивает к нам. Однако разнообразие его значений не случайно. Попробуем в этом убедиться.

Перечислим по порядку различные значения, которые толковались описательно. «Быть», сказанное в «есть», означает: быть «действительно присутствующим» (gegenwartig) и «в постоянном наличии», «иметь место», «происходить», «продолжаться», «пребывать», «принадлежать», «преходить», «замещать», «находиться», «господствовать», «приступать», «выступать». Трудно, пожалуй, даже невозможно, ибо враждебно сути, выделить единое общее значение в качестве родового понятия, которому названные значения «есть» были бы подчинены как виды. Однако все они связаны одной определенной чертой. Она очерчивает понимание слова «быть» определенным горизонтом, из которого это понимание исполняется. Ограничение смысла «бытия» держится в круге настоящего (Gegenwartigkeit) и присутствующего (Anwesenheit), стойкости и постоянства, пребывания и про-явления.

Все это ведет нас, направляя к тому, с чем мы столкнулись при первом упоминании греческого опыта и греческого толкования бытия. Если мы сохраняем привычное истолкование инфинитива, значит, слово «быть» заимствует свой смысл из единства и определенности того горизонта, который управляет пониманием. Короче говоря, отглагольное существительное «бытие» мы, таким образом, понимаем из инфинитива, который, со своей стороны, остается зависимым от «есть» и его представленного разнообразия. Определенная и единичная глагольная форма «есть», третье лицо единственного числа в изъявительном наклонении настоящего времени имеет преимущество. Мы понимаем «бытие» не применительно к «ты еси», «вы есте», «я семь» или «они суть были», любое из которых так же и с тем же успехом, как и «есть», представляет глагольное отклонение «бытия». «Быть» для нас — инфинитив к «есть». Мы непроизвольно, как будто бы иначе никак нельзя, разъясняем себе инфинитив «быть» наоборот, — отталкиваясь от «есть».

Сообразно этому, «бытие» имеет то значение, которое было указано и которое напоминает греческое понимание (Fassung) сущности бытия, т.е. некую, не с неба упавшую на нас определенность, но ту, которая владеет нашей исторической сиюбытностью с давних пор. Итак, наши поиски определенности словесного значения «бытия» разом и несомненно становятся тем, что они суть, осмыслением первоистока нашей «скрытой истории». Вопрос «Как обстоит дело с бытием?» сам должен удерживаться в истории бытия, чтобы со своей стороны развить и сохранить собственное историческое значение. Поэтому мы по-прежнему привержены сказыванию бытия.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Ограничение бытия

§ 34. Формализованные способы оказывания бытия в различениях (бытие и...)

Подобно тому, как в слове «есть» мы встречаемся с совершенно обычным способом сказывания бытия, при назывании имени «бытие» мы сталкиваемся с совершенно определенными, уже формализованными способами сказывания: бытие и становление (Sein und Werden); бытие и видимость (Sein und Schein); бытие и мышление (Sein und Denken); бытие и долженствование (Sein und Sollen).

Когда мы говорим «бытие», какая-то сила словно бы вынуждает нас продолжить: бытие и... Слово «и» не только обозначает, что мы как бы между прочим добавляем и присоединяем что-то еще, но и что мы прикладываем это словечко, к тому, от чего «бытие» отличается: бытие и не... В то же время мы подразумеваем в этих формулах нечто, так или иначе причастное бытию как от него отличное, хотя бы только как иное по отношению к нему.

Предшествующий ход нашего вопрошания прояснил не только свою сферу. Самый вопрос, основной вопрос метафизики, мы поначалу восприняли безусловно как нечто, откуда-то к нам занесенное и наносное. Однако этот вопрос зримо открылся нам во всем своем вопросительном достоинстве. Теперь же он все больше и больше проявляется как скрытая основа нашей исторической сиюбытности. Оной она остается и в том, и именно в том случае, если мы, самодовольно и разнообразно усердствуя, балансируем над этой основой как над слегка прикрытой пропастью.