Теоритические основы управления экономическими кризисами

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ. 3

1. ТЕОРИТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ УПРАВЛЕНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИМИ КРИЗИСАМИ.. 5

1.1 Сущность и причины экономических кризисов. 5

1.2 Виды экономических кризисов. 15

1. 3 Характеристика последствий экономического кризиса. 18

2. АНАЛИЗ СПЕЦИФИКИ ЭКОНОМИЧЕСКИХ КРИЗИСОВ В РОССИИ.. 21

2.1 Кризис 1998 г. 21

2. 2 Кризис 2008 г. 26

2. 3 Кризис 2014 – 2015 гг. 29

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 35

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ.. 37

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2. Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке. Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия. Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними. На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»). Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2. Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях. Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1. Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени. За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2. Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке. Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия. Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними. На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»). Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2. Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях. Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1. Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени. За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2. Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке. Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия. Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними. На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»). Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2. Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях. Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1. Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени. За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2. Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке. Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия. Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними. На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»). Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2. Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях. Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1. Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени. За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2. Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке. Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия. Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними. На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»). Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2. Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях. Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1. Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени. За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2. Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке. Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия. Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними. На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»). Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2. Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях. Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1. Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени. За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм    
ВВЕДЕНИЕ

Современное общество стремится к постоянному улучшению уровня и условий жизни, которые может обеспечить только устойчивый экономический рост. Однако наблюдения показывают, что долговременный экономический рост не является равномерным, а постоянно прерывается периодами экономической нестабильности.

Экономике свойственны 2 состояния:

1. состояние равновесия, когда общественное производство и общественное потребление (на рынке соответственно – предложение и спрос) в достаточной мере сбалансированы. Тогда экономический рост идет, словно по прямой траектории (выпуск продукции увеличивается пропорционально росту производственных факторов);

2. состояние неравновесия (несбалансированности производства и потребления в общественном масштабе). Тогда нарушаются нормальные связи и пропорции в экономике, и наступает ее кризисное состояние.

Экономический кризис – это значительное нарушение равновесия в хозяйственной системе, часто сопровождающееся потерями и разрывом нормальных связей в производстве и рыночных отношениях. Это, в конечном счете, ведет к дисбалансу функционирования экономической системы в целом.

Актуальность и практическая значимость темы настоящей курсовой работы обусловлена рядом причин. Исследования экономических кризисов должно помочь экономистам все-таки научиться безболезненно и быстро выходить из них. Помимо этого, очень важно исследовать причины возникновения экономических кризисов и выяснить возможные пути выхода, чтобы они не оказывали такого разрушительного воздействия на экономику. В первой главе рассматриваются теоретические аспекты исследования проблемы экономических кризисов. В эту главу входит сущность, функции и виды экономических кризисов. Во второй главе рассмотрена специфика последних экономических кризисов в России.

Объектом данного исследования является анализ условий экономического кризиса.

При этом предметом исследования является рассмотрение отдельных вопросов в рамках данной темы.

Главная цель данной работы – исследовать экономические кризисы в России, выявить основные причины и пути преодоления.

В рамках достижения поставленной цели были поставлены следующие задачи:

- Изучить теоретические аспекты и выявить сущность экономического кризиса.

- Рассказать о видах экономического кризиса.

- Раскрыть причины и последствия экономического кризиса.

-Проанализировать специфические особенности протекания экономических кризисов в РФ начиная с 1998 года.

В данной работе использована учебная, отечественная и зарубежная литература, а также Интернет сайты.

ТЕОРИТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ УПРАВЛЕНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИМИ КРИЗИСАМИ

Наши рекомендации